— Следы зубов на девочке напоминают укусы куньих. Но есть отличия в части клыков, да и характер укусов тревожит. На редкость направленная атака: метили в горло, лицо, вообще, в вены. И рука… ладонь… словом, пока что выглядит всё довольно туманно.
— Куницы? Ласки? — предположил я, лаская ухом очередную деревянную панель. — Хорьки? Может, вообще не по нашей части — не магические зверушки, а так себе?
Гриз уползла под столик с витыми ножками в углу комнаты. И пробормотала оттуда что-то насчет того, что похоже, мол, это всё-таки наш случай.
— Кто тогда может быть? Шнырки?
В питомнике я насчитал пока что пять видов этих прелестных тварей. Размером от средней табакерки до упитанной кошки. С разной окраской, сферами обитания и нравом. От «ох, я в ужасе, вы подали мне яблочко с червячком» до «а ну иди сюда, кому сказал, я тебе уши поотгрызаю».
— Первое, что приходит в голову, да-а… И всё укладывается просто замечательно. Шнырки очень склонны приспосабливаться и изменения проявляются уже в течение пары-тройки поколений. Так что разновидности бесконечны. И это вполне могли быть тонкие, хищные, хитрые шнырки, которые с чего-то решили напасть на детей прямо посреди комнаты, ага…
Арделл была как-то уж слишком покладиста.
— В чём подвох? — не выдержал я, оставляя в покое несчастные панели. Арделл пожала плечами и нырнула теперь в груду игрушек.
— Да вот и я никак не соображу — в чём. Шнырки, как ни крути, — самая очевидная версия. Может быть, конечно, какой-то новый вид, но… Лайл, как у тебя с ощущениями насчёт этого дела?
Волосы у нее окончательно выбились из причёски и окружали голову золотисто-красным ореолом — из-за солнца, которое пробивалось через листья и цветные стёкла. А глаза казались совсем зелёными.
— Хочешь, чтобы я забрал у Сирила полставки горевестника, а?
Арделл отряхнула руки и задумчиво тронула новенькую единорожку-качалку — хоть сейчас садись и скачи…
— Просто хочу узнать — как у вас там в Корпусе Закона обстояло дело с выработкой чутья.
— А «чутье» — это уже Мел… — я простучал последнюю панель и вздохнул. — Тут что-то нечисто. Очень и очень нечисто. И с этими зверюшками, и с самими хозяевами. По-моему, тут с какого-то бока эта сиротка… Милли. Сестра ведь защищала ее, так? А если бы не она…
А если бы не она — это Милли лежала бы сейчас в постели с изорванным лицом. Или не в постели, а в Водной Бездони — если бы не успела закричать.
Арделл коротко кивнула — молодец, мол. Показала жестом — ее тоже терзают какие-то сомнения насчет этих то ли шнырков, а то ли нет.
— Что будешь делать? — осведомился я.
— Посмотрю дом, насколько возможно… сад… посмотрю окрестности. Поищу следы. Какие планы у тебя?
— Пороюсь в помойке.
Варгам — варжеское, а крысам, как говорится…
* * *
В памяти хохотал-заливался кузен Эрлин. «Лайли, ты что, ты решил поиграть в образцового законника?» Я только плечами пожимал: в образцового — нет, Эрли, но как насчет законника-крысы, а? Такая тварь, по крайней мере, пролезет в любые закоулки. Полазит липкими лапками по кухне, пошуршит вокруг слуг (нечего ловить, слуги — из потомственных, хозяйские тайны ценят не меньше собственной шкуры). Прикинется милым зверьком, оглушит болтовнёй свидетельниц-служанок (тоже мимо — те, которые вбежали на крик Мариэль, не успели рассмотреть зверей).
А еще эта тварь начисто лишена брезгливости.
Помойная яма Фаррейнов была устроена по всем канонам «принципов чистоты». Круглый котлован прикрывался плотным дощатым настилом, по которому можно было ходить. Маленький лючок предназначался для мусора обычного размера. Здоровенный люк ярд на два — для отходов, которые в люк маленький пропихнуть затруднительно. По краям настила были в художественном беспорядке расставлены горшки с цветами, а от досок несло изысканной помесью помоев с фиалками. То ли помост для танцев, то ли слегка подтухшая летняя терраска. Королева Ракканта могла бы гордиться Рицией Фаррейн.
Я кое-как поднял большой люк, распластался на помосте, подсветил себе фонариком с желчью мантикоры и заглянул внутрь.
Поле исследования наклевывалось фантастическое. Яма была полна на три четверти, так что я мог бы коснуться мусорных завалов, если бы вытянул руку и как следует потянулся. Скоро господам Фаррейнам придется вызывать мусорщиков, которые изымут всё это добро и разберутся — что закопать, что сжечь, а что и в дело пойдет.
Фонарь выхватывал слежавшиеся кучки очисток, шкурок, бумаг, щепок, чешуи и прочих остатков человеческого муравейника. Некоторые кучки пошевеливались — наверняка пируют серые собратья. Пахло пока что вполне терпимо: видно, Фаррейны не скупились на отбивающие запахи зелья.
Но вот если я начну ворошить эти залежи — не поручусь, что так и будет. И не поручусь, что какой-нибудь притаившийся внизу кровожадный шнырок не решит попробовать меня на вкус. Можно было бы, конечно, обвязаться веревкой, прикрепить ее конец к ближайшему дереву и спуститься внутрь… но это я оставил на крайний случай.
Вместо этого отправился к старшему садовнику и выпросил на пару часиков кого-нибудь в помощники. А когда мне позволили выбрать — взял парня, которого раньше приметил: певуна и подстригателя кустов. Парень назвался Мэрком, разговорился охотно, оказался местным — нанятым на сезонные подработки из ближайшей деревеньки.
На Мэрка я возложил почетную роль осветителя. Порылся в здешних подсобках и отыскал щуп, при помощи которого мусор от люков распределяли по всей яме.
Скинул куртку, закатал рукава, напялил антидотную маску и у тех же садовников попросил перчатки и фартук.
«Соответствуешь своему имечку, Сорный», — не унимался кузен внутри, когда я открыл второй люк, мелкий, и велел Мэрку светить туда. Садовник осведомился было — что я буду искать, получил туманный ответ, что, мол, всякое интересное, покладисто кивнул и улегся на настил возле своего лючка, напевая что-то развеселое о пиратах и пении сирен.
Кажется, мне светило переслушать весь модный репертуар современной Кайетты. Я в ответ применил арсенал «Разболтай местного». Орудовал длинным щупом в мусорных кучах. Показывал, куда светить — правее-левее. И потихоньку подводил беседу к девочке Милли. Племяннице здешних хозяев. Сироте и приёмышу.
— Сирота, это-то вы в точку сказали, — охотно откликался Мэрк. — Ну, про ту беду, как оно было, все слышали. Они в Союзном Ирмелее жили, Дорми-то, на западе. Как брат госпожи Риции женился, так, стало быть, в то поместье и переехали. А, я слыхал, не сильно-то хорошо и жили — то ли изменяла она ему, а то ли он ей, кто там знает, может, и слухи. Ну, а как полыхнуло-то поместье ночью… Знаете, что говорят, а? Что у хозяйского-то брата жена была… с диким нравом, да! Ну, оно известно — Дар Огня. Вот она вроде как и полыхнула ночью, во время ссоры. Уж так полыхнула, что и залить не успели, всё загорелось-заполыхало! Ну, Мильент… Милли то есть — она как-то выскочила, в одной рубашонке… с куклой, значит. Девять лет девочке было, да… Ну, а потом, стал быть, госпожа Фаррейн с мужем ее сюда и взяли, только, конечно…
Смущение и нежелание сболтнуть лишнего смуглый Мэрк прячет за песенками. Не напевает так насвистывает или выстукивает, даже в перерывах между фразами. Про мудреца и горе, про дитя Энкера, про васильковую деву и «Кого любит Дженни» — на любой вкус. Не парень, а песня.
— Хэй-хэй, ла-лэй… да девчоночка-то вежливая такая, тихая. Часто тут в саду бывает, не нравится ей в доме-то сидеть. Бывает, между деревьями бродит. Песенки вот поёт, частое дело. Что? Да, без надзора, чего надзора-то за ней? У Фаррейнов-то всё гладко, чисто всё, знатные хозяева, да… Ну, было говорят, что-то с горничной какой-то, так… кхм… «Улыбнусь лишь я, хей-ла-лей!»
С возмущенным писком разбегались крысы из тех куч, куда я засовывал щуп — растрясая огрызки, кости, скорлупу и тряпки. Лоскуты, перепутанные нитки и корки, разбитые тарелки — что-то многовато — бинты — тут понятно, склянки, изодранная книга — интересно, что за она…