Когда танец кончился, Капрал оставил Мариалву, чтобы пойти опрокинуть с друзьями стопку кашасы в задних комнатах. Там собрались все: Жезуино, негр Массу, Ветрогон, Ипсилон, Гвоздика, Изидро, Алонсо и многие другие. Не хватало только Курио, который совсем напился, его, должно быть, увели куда-нибудь. Танцевали они мало, зато пили много. Капрал присоединился к друзьям, он был в отличном настроении — до сегодняшнего дня размолвка с Тиберией, как заноза, не давала ему покоя. Впервые после возвращения в Баию он пил, как в добрые старые времена — с самого утра, и ему было весело. А в зале Мариалва, развалившись в кресле, представляла всем желающим возможность восхищаться собой. Время от времени она тайком смотрела по сторонам, отыскивая Курио. Когда после фейжоады она отправлялась домой, молодой зазывала уже так набрался, что начал неприлично ругаться. Наверное, его увели отсюда. А жаль! Мариалва хотела бы видеть его сейчас, пьяным от любви, потерявшим волю, всецело в ее власти… Именно такими ей нравилось видеть мужчин: ползающими в пыли у ее ног. Она чувствовала обращенные на нее взгляды, скользившие по ее икрам, груди, шее, и скрестила ноги, приняв соблазнительную позу.
Оркестр играл самбу, одну из самых быстрых. Мариалва была бы не прочь потанцевать, но почему не возвращается Мартин? А Мартин наливался кашасой, — Мариалва поразилась бы, увидев, сколько он выпил. Зал быстро наполнялся оживленными парами. Мариалва любила самбу, потому что, танцуя ее, можно раскачивать бедрами, зажигая желание в глазах мужчин, то вспыхивающих, то гаснущих. Почему Мартин не идет пригласить ее? А другие не решаются, ведь она супруга Капрала, может получиться неприятность. К тому же никто не танцует так, как Мартин, и он принадлежит ей, только ей.
Нет, он не принадлежит только мне, решила Мариалва, увидев его вдруг танцующим с Оталией. Она не заметила, когда они пошли танцевать, когда началось это безобразие. Откуда он выкопал эту вертлявую худышку, эту сопливую девчонку с косичками? Оталия была в том же платье, что и утром в церкви, и действительно казалось провинциальной девчонкой со своими косичками, уложенными на затылке.
Она улыбалась, кружась в объятиях Мартина. Улыбался и Капрал, радостной, пьяной улыбкой. Кто не знал его близко, тот не мог заметить, насколько он уже пьян: ничто, кроме шального веселья, светившегося в его глазах, не выдавало его состояния. А ведь он уже пил с тех пор, как кончилась служба: первые несколько стопок они с Жезуино и Массу хватили неподалеку от церкви. Мартин смотрел в глаза Оталии, точно подбадривая ее; танцуя, она не покачивала бедрами, как Мариалва, она была похожа на листок, гонимый ветром, и ноги ее едва касались пола. Нежная, наконец найденная девочка, рожденная музыкой, настоящая танцовщица, она была достойной парой Капралу.
Это был чистый, строгий и красивый танец, и другие пары одна за другой покинули середину зала, предпочитая любоваться великолепными танцорами.
Мартин выпустил Оталию из своих объятий и стал танцевать перед ней все быстрее и быстрее, выделывая разнообразные па, а девушка кружились вокруг него. Потом они снова понеслись по залу, легкие, беззаботные и грациозные, как птицы. Когда мужчины любовались Мариалвой, их глаза горели желанием, теперь же и мужчины, и женщины с каким-то трепетным восхищением следили за Оталией. А Мартин все смеялся, продолжая свой стремительный танец.
Еще никогда в жизни Мариалва не чувствовала себя столь оскорбленной. Она зажмурилась, чтобы не видеть их, и сжала зубы, чтобы не закричать. Бледная, она покрылась холодным потом.
Но они все кружились и кружились перед ней, на губах Оталии играла улыбка, взгляд Мартина блестел. Глаза Мариалвы застлала пелена, больше она ничего не видела, ничего не понимала. А когда очнулась, то стояла посреди зала и кричала, наступая на Оталию:
— Убирайся отсюда, задрыга! Оставь в покое мужа!
Это было столь неожиданно, что многие гости, в частности те, что выпивали в задних комнатах, не успели вовремя подбежать и прозевали самое интересное, что было на этом празднике.
Мариалва теснила Оталию, пытаясь оттолкнуть ее от Мартина. Оталия, однако, не отступала и не прерывала танца, будто ничего не случилось. Мартин же, казалось, был доволен, очутившись между двумя женщинами, которые оспаривали его, и раскрывал объятия то одной, то другой. Гости возбужденно зашумели, предвкушая одно из самых сенсационных зрелищ — драку двух соперниц.
Мариалва на минуту замерла с разинутым ртом, у нее перехватило дыхание, но едва опомнившись, снова накинулась на Оталию:
— Шлюха! Сопля чахоточная!
Однако Оталия была настороже и, не прерывая танца, ударила Мариалву ногой, как раз когда супруга Капрала хотела схватить ее за косы. Мариалва со стоном отступила, держась за ушибленное место. Кое-кто из женщин кинулся к Оталии, но девушка вырвалась от них и, танцуя, влепила Мариалве пару пощечин. Только после этого Тиберия потребовала уважения к своему дому и к своему празднику. По мнению Жезуино, она могла бы сделать это и раньше. Бешеный Петух даже утверждал, что она помешала Жезусу, который хотел было удержать Оталию, когда та подняла руку на Мариалву. Тиберия величественно спустилась со своего трона и подозвала разбушевавшуюся Оталию:
— Пойди сюда, доченька, ты не должна равняться с этой…
Мариалву, несмотря на ее крики, оттащили. И хохочущий во все горло Мартин с помощью негра Массу и Ветрогона увел свою рыдающую супругу. Капрал пока не задумывался, что же будет дальше: отлупит ли он дома жену или простит ее и утешит. В тот вечер он не мог ни на кого сердиться. Даже на Тиберию, хотя та и бросила ему с издевкой, когда проходила мимо:
— Забери отсюда, сынок, свою растяпу. А если надумаешь снова жениться, посоветуйся прежде со мной, чтобы выбрать невесту получше…
Не сердился он и на Оталию — девчонка оказалась храброй, умеет за себя постоять. И на Мариалву тоже, ведь она приревновала. Словом, ни на кого из них не держал Капрал сердца и возвращался домой веселый. Он помирился с Тиберией, самым дорогим другом. Они повели Мариалву к трамваю, и Капрал будто только теперь вернулся в свой город; недели, прошедшие до этого, казались ему сном.
Негр Массу и Ветрогон помогли Мартину втащить Мариалву, которая упиралась, билась и даже укусила Ветрогону руку. Уже в трамвае, на потеху немногочисленным пассажирам, она пыталась вцепиться Мартину в лицо с криком:
— Собака! Связался с этой доской! Подлец! Мерзавец!
Мартин и негр Массу хохотали. Ветрогон разводил руками, с некоторым трудом удерживая равновесие, и объяснял пассажирам, кондуктору и вожатому:
— Никогда и нигде еще не было такого праздника. Ни в Германии, ни во времена Великой империи, ни в какие другие времена. Правильно я говорю?
Трамвай шел, увозя Мариалву и Капрала, хохот которого гулко разносился по пустынным в этот утренний час улицам.
14
После дня рождения Тиберии события стали разворачиваться стремительно.
В любой истории наступает момент, когда события начинают «разворачиваться стремительно», и это, как правило, волнующий момент. Уже давно было пора ускоряться событиям в жизни Капрала; по правде говоря, их за последнее время было совсем немного и происходили они в замедленном темпе. Впрочем, мы вовсе не хотим сказать, что теперь события эти начнут развиваться с головокружительной быстротой, просто они станут более напряженными. Готовилась развязка трагической любви Курио и Мариалвы.
Когда страсти улеглись и Мариалва оказалась в состоянии размышлять, она стала вынашивать планы мести. Скандал, прервавший веселье на празднике Тиберии, подтвердил худшие опасения, овладевшие ею в первый же день приезда в Баию. Она должна принять меры, иначе Капрал оседлает ее, набросит на нее узду, словом, станет хозяином положения. И в один прекрасный день уйдет, бросив ее, как ненужную, грязную тряпку. Но она этого не допустит. Она воспользуется тем, что он пока еще влюблен в нее, поставит его на колени. Мартин узнает, чего стоит Мариалва. А для этого ей очень пригодится Курио со своим безнадежным чувством. Интересно отметить, что после бурных событий в доме Тиберии Мариалва не затаила злобы ни против Тиберии, ни против Оталии. Она, конечно, хотела показать девушкам из заведения и соседкам свою власть над Мартином, показать, что она может заставить его плакать и насмехаться над ним. Злилась она лишь на Мартина, вернее, — на его глупый хохот. Вместо того чтобы немедленно покинуть эту девчонку и смиренно вернуться к Мариалве, извинившись за свою оплошность, которую никто бы не принял всерьез, он остался между ними, чуть ли не подстрекая их к драке и даже как будто довольный тем, что из-за него разгорелись страсти. О, это ему так не пройдет, она сумеет отомстить! И чем скорее, тем лучше, пока еще не забыта ссора на празднике у Тиберии. Все увидят Мартина униженным, она еще посмеется над ним и сделает так, что другие будут над ним смеяться. На него станут показывать пальцем, она навсегда положит конец его фанфаронству и тщеславию.