Все же Курио отказался от столь заманчивого предложения, он не хотел ни зарабатывать на жизнь в провинции, ни оставлять Мариалву, но Жезуино Бешеный Петух заинтересовался почтенным Озорио Редондо и решил, что стоит, пожалуй, зайти к нему и оказать поддержку гонимому завистниками филантропу. Жезуино тоже понимал кое-что в травах и знал секреты многих растений.
Курио спросил, что за путь еще собирается предложить ему Массу, может, он будет лучше первого? Негр не стал медлить с ответом: если Курио не хочет покинуть возлюбленную и лечить несчастных, заболевших этой распространенной болезнью, ему остается одно. Что? Собрать вещи и темной ночью исчезнуть с Мариалвой, чтобы укрыться там, где Мартин не найдет их, и никогда больше не возвращаться сюда. Забраться в глубь сертана, спрятаться в каатинге[34], затеряться на дорогах Пиауи или Мараньяна, в глухих местах на самом краю света. Потому что, это было ясно и для Курио, Мартин озвереет, если, придя домой, не найдет там свою красотку с родинкой на плече, свою добродетельную супругу. И если он поймает соблазнителя, то тому не помогут потом даже самые возбуждающие средства дона Озорио.
Таковы были советы негра Массу. Третьего пути он не видел; впрочем, Курио может явиться к Мартину с Мариалвой, признаться ему в своей преступной страсти, посмеяться над ним и вручить ему аттестат рогоносца, хотя…
Тут Курио рассердился и стал орать, что его страсть совсем не преступная, а Капрал вовсе не рогоносец. Массу оскорбил их чистую платоническую любовь и унизил достоинство Курио. Ни он, ни Мариалва не нарушили верности Капралу, они не пошли дальше нежных бесед — просто мечтали вместе, строили планы и никогда не позволили себе ничего лишнего. Именно для того, чтобы сохранить чистоту их отношений, он и решил идти к Капралу, не желая нанести ему удар в спину; они не бежали темной ночью, наоборот, они хотят во всем сознаться, раз уж их любовь оказалась такой неукротимой и всепобеждающей. И все же до сих пор им удавалось побеждать ее, настолько сильны в них дружба и чувство благодарности. Но теперь они честно признаются, что не могут жить друг без друга, и поэтому просят его уйти, оставить дом Мариалвы и самое Мариалву…
Дом Мариалвы? Ипсилон был удивлен столь решительным намерением влюбленных завладеть домом со всей его роскошной обстановкой и посудой. Разве не принадлежит все это Мартину, разве не на его деньги куплено, на деньги, заработанные в поте лица и с риском потерять свободу за незаконную карточную игру? Оказывается, Курио мало украсть у Мартина жену, он еще хочет забрать у него мебель и дом! Где же это видано?
Курио защищался. Лично ему ничего не надо; обладая Мариалвой, он будет обладать всеми богатствами мира, чего же еще желать? И все же, если хорошенько подумать, станет ясно, что вопрос о собственности на дом и мебель совсем не так прост. Ну разве было когда-нибудь у Мартина собственное хозяйство, собственное жилище? Он, правда, снимал иногда комнату для свиданий с девушками. Но можно ли назвать домом такое временное жилище, откуда он уходил, едва вступал в связь с какой-нибудь девицей из заведения и переселялся к ней, захватив с собой белье и костюмы? А сколько раз Мартин оставлял свои вещи у Курио, или Жезуино, или Массу, который жил с бабушкой, и даже в лачуге Ветрогона, построенной на пляже? А все потому, что ему некуда было их деть, когда он порывал с очередной любовницей. Он не оставлял их у Ипсилона только потому, что у того самого никогда не было своего угла и он ночевал где придется: в барах или кабачке Алонсо прямо на прилавке либо на мясной туше.
И если сейчас у Мартина были дом и мебель, то этим он обязан Мариалве. Она потребовала снять дом, купить приличную мебель, и Капрал, чтобы завоевать ее (ведь она, сколько было возможно, отказывалась с ним ехать и согласилась только из благодарности — пусть все об этом знают, если хотят справедливо судить о ней), дал ей все и дал бы еще больше, если бы она поставила целью обобрать его. Для нее, Мариалвы, а не для себя снял Мартин дом в Вила-Америке; так что фактически этот дом принадлежит ей, неужели они могут вообразить, что Мартин стал бы один жить в нем? Что касается мебели, то вопрос этот представляется еще более ясным. Капрал купил ее для Мариалвы, что бы окружить свою жену комфортом; этими подарками он стремился добиться ее привязанности, поэтому мебель принадлежит Мариалве, и, кстати сказать, больше у бедняжки ничего нет. Если не считать одежды, браслетов, сережек и прочих пустяков, которые ей тоже подари Мартин. Но разве стал бы он, если б она не захотела жить с ним, отбирать у неё туфли и платья и оставлять ее голой? Наверняка нет. Почему же тогда он должен отбирать у нее мебель и дом? Курио не нарушил дружеской верности, и у Мартина нет оснований мстить им, проявлять мелочность. У Капрала великодушное сердце, Курио не знает человека более щедрого и бескорыстного.
Однако Ипсилона не убедила эта подробная аргументация, и так как к собранию в это время присоединился Гвоздика, авторитет которого в вопросах собственности и аренды жилья был общепризнан, спросили его мнение. Он не согласился с Курио. Хозяином дома, заявил Гвоздика, его действительным владельцем является тот, кто его снял, то есть ответственный съемщик, даже если он неаккуратно вносит арендную плату. Разве не Мартин договаривался об аренде и подписывал документы? Значит, дом его, Мариалва же в этом доме гостья, приглашенная украсить собой жилье Капрала. Друзья могут не сомневаться в его словах, например, он, Гвоздика, не вносит арендную плату за дом, где живет, уже больше полугода, и все же испанцу, хозяину этой развалюхи, не удалось выселить его даже с помощью адвоката. Что же касается мебели и прочего, то все это принадлежит Мартину, куплено и оплачено им. А Курио мало того, что он разбивает жизнь друга, он еще хочет отнять у него дом и мебель. Гвоздика был поражен. Не хватало только, чтобы Курио заявил права на элегантнейший гардероб Капрала, его белье, узкие брюки и длинные пиджаки, полосатые рубашки с высоким воротничком, остроносые ботинки…
Курио прерывисто дышал — его никто не понимает… Если Мартин захочет, пусть дом, мебель и даже платья и серьги Мариалвы остаются ему. Курио, кроме Мариалвы, ничего не нужно. Они любят друг друга, не могут друг без друга жить и не могут больше подавлять в себе желание, не имея права на самую обыкновенную нежность, самую робкую ласку. Они боятся приблизиться друг к другу, чтобы не впасть в искушение. Например, ходили по пристани, обсуждая волнующую их проблему, и держались на разных сторонах тротуара…
— Да брось ты болтать, все видели, что вы гуляли, взявшись за руки, — прервал его Жезуино, который только теперь вступил в разговор, собираясь высказать свое мнение.
Но ему пришлось выслушать объяснения Курио. Может, в какой-то момент они взялись за руки, наверно когда их будущее показалось им особенно мрачным и безнадежным, когда над ними нависли «черные тучи зловещей судьбы» (фраза из «Секретаря влюбленных», удачно вкрапленная Курио в защитную речь). Когда головы их горели, а сердца отчаянно бились, возможно, они соединили свои руки, чтобы поддержать друг друга в страданиях роковой любви, «проклятой любви, разраставшейся в груди, как шторм». Кстати, знает ли кто-нибудь, что означает это мудреное слово, часто употреблявшееся в «Секретаре влюбленных»?
— Оно означает бурю, дурья башка, — объяснил Жезуино и потребовал новых подробностей. — Ты мне скажи по-честному, не зашло ли дело дальше, или вы действительно только держались за руки?