Впрочем, положение не только не изменилось, оно даже ухудшилось. Не было сделано ни шага вперед, а над приятелями уже нависла угроза раздоров. Внешне все как будто оставалось по-прежнему: друзья выпивали, вели беседу, однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что их речь и жесты становятся все более раздраженными, что все чаще воцаряется вокруг гнетущее молчание. Они словно боялись обидеть друг друга и поэтому держались церемонно, без той простоты, которая установилась в их кругу за многие годы.
Однако к Массу все были очень внимательны и предупредительны. Негр ни на кого не мог пожаловаться и, если б срок, установленный старой Вевевой, не был так короток, он ничего иного не мог бы пожелать для себя. Роль отца, окруженного множеством претендентов на звание крестного, пришлась ему по душе.
Гвоздика угощал его черными крепкими сигарами высшего сорта фирмы «Крус дас Алмас». Курио принес ему амулет, который защитит мальчика от лихорадки, злого рока и змеиных укусов. Ипсилон пригласил Массу к негритянке Себастьяне на сарапател[38] с кашасой и там пытался напоить его, возможно с целью повлиять на его решение в благоприятном для себя смысле. Массу ел и пил вволю, но первым все же свалился Ипсилон. Массу не упустил случая прижать несколько раз негритянку Себастьяну, но дальше этого не пошел из уважения к другу, который хоть и был пьян, но находился тут же. Пришлось соблюдать приличия.
Капрал проявлял поразительную заботу. Встретив негра, который, обливаясь потом под палящим солнцем, нес на голове огромную плетеную корзинку с покупками и большой глиняный кувшин под мышкой, Мартин подошел к нему и предложил помочь. Любой на его месте поторопился бы завернуть за угол, чтобы избежать встречи. Мартин же взял кувшин и пошел рядом с Массу, сократив его неблизкий путь своей всегда приятной и поучительной беседой. Массу был ему благодарен не только за то, что Капрал освободил его от громоздкого кувшина, который было неудобно нести, но и за беседу, поднявшую его настроение. До встречи с Мартином негр проклинал свою жизнь. Все чаще приходилось подрабатывать, вот и сегодня он взялся снести покупки одной элегантной доны, а она запаслась продовольствием на целую неделю. Вевева требовала денег на муку для малыша. Этот паршивец обожал жаренные в муке бананы и обжирался ими, а Массу, как назло, не везло в «жого до бишо».
Мартин с кувшином под мышкой (он не хотел нести его на голове), шагал, рассказывая новости. Он не пришел накануне потому, что был на празднике Ошумарэ[39], более роскошного праздника невозможно представить… Капрал за всю свою жизнь не видел столько святых — одних Огунов явилось семеро, причем один лучше другого…
Массу остановился: он сам был сыном Огуна и его оганом. А Мартин все рассказывал о празднике, о танцах и песнях, и Массу, несмотря на полную корзину, стоявшую у него на голове, сделал несколько па. Мартин тоже стал раскачиваться, пританцовывая, и запел кантигу в честь божества.
— Вот он, Огун! — вдруг воскликнул Массу.
В ослепительном сиянии, как если бы жестокое, карающее солнце вспыхнуло вдруг желтым пламенем, он увидел в зарослях кустарника Огуна во всем его великолепии. Огун улыбнулся ему и сказал, чтобы негр был спокоен, так как он, его отец, решит вопрос о крестном. Массу только должен обратиться к нему. Сказал и исчез, а от видения осталась лишь светящаяся точка — неоспоримое доказательство происшедшего.
Массу повернулся к Капралу и спросил:
— Ты видел?
Мартин снова зашагал.
— Какая красотка! Какие бедра!.. — он улыбнулся, проводив взглядом величественную мулатку, повернувшую за угол.
Массу, однако, был далек от подобных вещей, он еще не оправился от случившегося.
— Я о другом… Это очень серьезно…
— О чем, братец? И есть ли что-нибудь серьезнее женской юбки?
Массу рассказал о видении, об обещании Огуна решить вопрос о крестном и о приказании обратиться к нему. Мартин был поражен.
— Ты и в самом деле видел его, негр, или насмехаешься надо мной?
— Клянусь тебе… У меня до сих пор в глазах красные пятна…
Мартин подумал, и у него появилась некоторая надежда. Ведь он как раз говорил о празднике Ошумарэ, об Огунах, танцевавших на площадке Арминды. Так что вполне возможно, что Огун намерен указать именно на него, Мартина.
— Знаешь, братец, по-моему, нужно поторопиться… С кем ты будешь советоваться?
— Как с кем?.. С матерью Дониньей, конечно…
— Ну что ж, тогда иди поскорее…
— Схожу сегодня же…
Но мать святого Донинья, у которого Массу был одним из наиболее чтимых оганов, а Жезуино пользовался большим уважением, в тот день не смогла ни принять негра, ни даже переговорить с ним. Она беседовала с одной из своих дочерей, прибывшей из провинции, и велела передать Массу, чтобы он пришел завтра в любое время.
Вечером, собравшись в баре Изидро до Батуалэ, друзья наконец услышали из уст негра рассказ о случившемся. Правда, Мартин уже сообщил им кое-что, но все хотели узнать, как было дело, от самого Массу.
Негр рассказал, что он шел с Мартином по дороге в Барру, с тяжелой корзиной на голове, когда послышалась музыка и священные песни. Вначале совсем тихо, а потом звуки стали нарастать и музыка заиграла громко, как на празднике. Мартин может подтвердить, он не даст солгать.
Мартин подтвердил и добавил еще кое-что: перед этим они как раз говорили о празднике в честь Ошумарэ, а когда упомянули имя Огуна, им показалось, будто святой ударил их по затылку, и они начали приплясывать, как в ритуальном хороводе. Мартин даже почувствовал дрожь в ногах.
Тем временем музыка играла все громче и громче, и вот в зарослях кустарника появился Огун. Он был огромный, ростом около трех метров, пышно разодетый, и голос его заглушал музыку. Он подошел и обнял Массу, своего огана, и сказал ему, чтобы тот не беспокоился больше о крестном, потому что он сам решит этот вопрос, освободив негра от мучительных затруднений, раз он любит всех друзей одинаково и не знает, на ком остановить выбор. Ведь так было, Мартин?
Мартин подтвердил слова Массу, однако высказал сомнение относительно роста святого, возможно, он был и больше, пожалуй, метра три с половиной. А голос? Такой голос может заглушить даже рев урагана… Приятели искоса посмотрели на Капрала: сразу видно, что он хочет польстить Огуну, представляя его таким гигантом.
Итак, Огун сам решит вопрос о крестном, с довольным видом заключил свой рассказ Массу. А кто осмелился бы оспаривать выбор могущественного божества? Только безумный может пойти на это, ведь Огун не снесет оскорбления.
Все почтительно молчали, но всех тревожила одна и та же мысль: не было ли все это подстроено Капралом, не внушил ли он простодушному негру это странное видение среди бела дня? Все знали хитрость Мартина, он вполне мог придумать такое. Сначала Огун будто бы дал обещание выбрать крестного, а потом снова появится, разумеется, когда никого из друзей не будет поблизости, и заявит, что избрал Мартина. И все это, конечно, лишь в воображении негра, распаленном Капралом. Взгляды друзей перебегали с Массу на Мартина, беспокойные взгляды, не скрывавшие подозрений. Наконец заговорил Жезуино:
— Ты хочешь сказать, что выбирать будет Огун? Прекрасно! Но как это произойдет? Он тебе сказал, чтобы ты обратился к нему… Где и как ты это сделаешь?
— Посоветуюсь со знающими людьми. Я уже ходил сегодня.
— Уже?! — в голосе Бешеного Петуха звучала тревога. — С кем же ты советовался?
Жезуино боялся, что с самим Мартином или с кем-нибудь, кого тот подучил.
— Я ходил к матери Донинье, но она была занята и не смогла меня принять, примет завтра.
Жезуино облегченно вздохнул, остальные тоже. Мать Донинья была вне всяких подозрений и заслуживала полного доверия; никто не посмел бы хоть немного усомниться в ее честности, тем более в ее могуществе и близости к божествам.
— К матери Донинье? Ты правильно поступил, для такого серьезного дела только она и годится. А когда ты снова пойдешь к ней?