В самой церкви тоже было полно, широкие юбки баиянок с шелестом мели пол храма, по которому женщины в своих мягких туфлях скользили бесшумно, как в танце. Жрицы, старые и толстые, или худые, аскетического вида, с белыми курчавыми волосами, сидели на скамейках, их руки были украшены браслетами и четками, на шее висели тяжелые ожерелья. И казалось, церковь освещена пестрыми, красочными нарядами женщин, а не тусклым пламенем свечей. Падре Гомес нахмурился, видно, была какая-то причина для этого сборища.
Он обратился к Иносенсио, но тот успокоил его. Просто на сегодня назначено крещение, и вся эта толпа пришла поглазеть.
Крещение? Тогда родители ребенка, должно быть, очень богатые, высокопоставленные люди. Отец, наверное, политический деятель или банкир. Впрочем, детей банкиров обычно не крестили в церкви Розарио дос Негрос на площади Позорного Столба. Скорее всего, какой-нибудь политический деятель решил крестить своего сына в ее убогой купели из демагогических побуждений.
Однако отец ребенка не был ни политиком, ни банкиром, ни лавочником, ни даже портовым докером. Он жил на случайные заработки, нанимаясь носильщиком или посыльным, когда у него не оставалось ни гроша. Кроме того, он любил поудить рыбу с Ветрогоном, поиграть в кости и карты с интересным партнером, поболтать с ним и выпить во время партии. Мать ребенка, как мы знаем, была веселой, хорошенькой и доброй девушкой, жившей беззаботно, подобно птичке, и умершей от чахотки в больнице.
Но почему все-таки собралось столько народа? — продолжал недоумевать падре, когда услышал об этих подробностях. Что привело их сюда, если Массу был бедняком, который ничем не мог их отблагодарить, даже денег не мог им дать взаймы?
Падре Гомес не знал, каким уважением пользуется Массу среди этих людей. Хоть он и не был ни политическим деятелем, ни банкиром, он многих выручал из беды. Каким образом? А вот каким. Например, однажды какой-то франт из тех, что околачиваются в Коридоре-да-Виториа, воображая, что они хозяева мира только потому, что их кошелек набит папашиными деньгами, набросился на шестнадцатилетнюю девчонку, дочь Гвоздики.
— Что за Гвоздика?
— Это прозвище… Вы его знаете, он всегда ходит с гвоздикой в петлице.
Так вот, этот тип повстречал девочку вечером, ее послала мать разыскать отца по срочному делу. Девочка торопилась, ее отец тогда работал… ну, в общем, кем-то вроде ночного сторожа в одном торговом заведении. Франт увидел, что девочка одна, и набросился на нее… ну, короче говоря, пытался ее изнасиловать… Ему не удалось обесчестить бедняжку только потому, что она закричала, сбежались люди, и он удрал, но был опознан, так как уже не впервые был замечен в подобных гнусностях. Этому мерзавцу мало своих потаскух, так он лезет к дочерям бедняков… Девочка явилась к отцу вся растерзанная и плачущая, а негр Массу как раз там был и все слышал.
Пока Гвоздика ходил с девочкой выполнять поручение жены, Массу отправился на Террейро-де-Жезус и соседнюю с ней улицу, чтобы отыскать этого юного столпа общества, в будущем почетного гражданина. Негр увидел его в кабаре на Театральной площади. Массу не хотели пускать туда, потому что он был в тапочках и без галстука. Однако Массу оттолкнул полицейских, а один из них — его знакомый — счел благоразумным вообще удалиться. Негр ворвался в кабаре и схватил франта, даже музыка оборвалась. Как он его бил, отец мой, как бил! Еще никогда ни одного франта так не били в Баии, и когда негр кончил, то, верите ли, все ему аплодировали — и женщины легкого поведения, которые недолюбливали этого типа, так как он привык пользоваться их услугами и не платить, и музыканты, и посетители. Когда появилась поздно вызванная полиция, Массу уже выпил пива и скрылся, полицейским оставалось лишь подобрать избитого и увезти его домой. Родители юнца пригласили врачей и подняли шум, ругая на чем свет стоит этот город, полный бродяг, где полиция бездействует и скромный молодой человек из хорошей семьи, этот сукин сын (извините за грубость, господин священник!), не может вечером спокойно прогуляться. Вот почему все знают и любят Массу, вот почему у него так много друзей. Не менее известна и крестная мать, одна из самых добрых и отзывчивых женщин, у которой самый широкий круг знакомых, в том числе и весьма уважаемые люди — доктора, судьи, депутаты. Это дона Тиберия, хозяйка… то есть жена портного Жезуса, владельца мастерской «Ножницы Господни» — падре Гомес наверняка его знает. Да, падре Гомес знал сеньора Жезуса, ибо в молодости истратил все свои сбережения на сшитую им сутану. Это был его первый и последний заказ в дорогой мастерской, которая, может быть, и по карману монсеньерам и каноникам, но не бедному приходскому священнику. Знает он и дону Тиберию, разве не делает она крупных пожертвований на церковные праздники? Очевидно, рассчитывает получить отпущение грехов, искупить свое безнравственное ремесло. Иносенсио покачал головой, он никогда не противоречил падре.
И чтобы переменить тему, он заговорил о старой негритянке Вевеве, бабке Массу, которую все уважали за ее мудрость.
— Боже, но что может знать невежественная негритянка?! А кто крестный отец? Тоже популярная личность?
Эх, если бы так… Иносенсио стал заикаться, история с крестным ему не очень нравилась. Однако надо что-нибудь сказать священнику. Неужели падре Гомес его не знает? У него лавчонка на Табуане, в которой он торгует своими искусными изделиями, вырезанными из камня, мрамора, дерева.
— На Табуане? Может, и знаю… Как его зовут?
— Как зовут? Антонио де Огун.
— Де Огун? Что означает — де Огун? Какое-то странное имя.
— Он человек обходительный и замечательный мастер. Большинство игральных костей в нашем городе… то есть, я хочу сказать… он очень хорошо режет по кости…
Однако падре казалось, что когда-то давно он слышал это имя.
— Огун… Кажется, он мне знаком…
Это принято у негров, объяснял Иносенсио, они иногда дают своим детям экзотические африканские имена. Падре Гомес не знает, например, Изидро до Батуалэ, хозяина бара на площади Семи Ворот?
Впрочем, откуда падре его знать. Итак, у негров попадаются имена самые нелепые, и хотя крестный не негр, а мулат и издали даже может сойти за белого, имя у него негритянское. Иносенсио вспомнил некую Марию де Ошун, которая торговала кашей на Ладейра-да-Прасе.
Падре Гомес подошел к двери ризницы и увидел, что церковь теперь битком набита, но продолжают подходить баиянки в широких юбках и женщины легкого поведения с покаянным выражением на лицах. Падре не оставляло какое-то смутное беспокойство, он никак не мог припомнить, где и когда слышал имя крестного. Однако он немного успокоился, когда заметил, как уверенно и смело держится Иносенсио, не зная, впрочем, что на самом деле тот до смерти боится (встречи падре Гомеса и Артура да Гимы. Ведь падре обязательно полюбопытствует, почему Артур да Гима стал Антонио де Огужам?
Первым этот вопрос поднял Ипсилон, который требовал строжайшего соблюдения воли божества. И когда он наложил свои сомнения, все с ним согласились. Он считал, что Артур да Гима, хотя и будет всего лишь олицетворять Огуна на крестинах, для большинства станет настоящим крестным ребенка. Истинная подоплека дела известие лишь немногим и с течением времени будет вовсе позабыта, ребенок вырастет и тоже будет считать своим крестным Артура да Гиму.
Даже Артур не стал возражать против этого. Разумеется, крестному надо дать имя Огуна. Но как это сделать? Вопрос решил все тот же Жезуино Бешеный Петух. Ведь Огун то же самое, что свитой Антоний. Значит, ребенка нужно назвать Антонио де Огун. Единственное затруднение в том, что Иносенсио знает Артура да Гиму. Курио, благодаря которому ризничий спас свое здоровье и репутацию, было поручено переговорить с ним.