Предчувствие не обманывает нас. Лео Грей, внезапно решивший повернуть с полпути назад, к возлюбленной, попадает в автомобильную катастрофу, его в почти безнадежном состоянии доставляют в больницу, и если он и останется жить, то полным идиотом, лишенным всяких реакций. Гибнет вроде бы совершенно отдельный, отгороженный от других духовный мир, однако эта гибель тотчас порождает своего рода цепную реакцию, толчками возмущающую застойную воду привычного существования соседних «миров». Вопрос, так и не решенный Лео, перерастает во множество новых вопросов, которые начинают мучить окружающих его людей. Сам Лео как бы уже не существует, как бы вне реальности — но тем реальней его воздействие на окружающих, вовлекаемых катастрофой в стремительный водоворот поступков, мыслей и чувств. Только с этого момента и начинают наконец проясняться взаимоотношения, проявляться в их истинной сути люди, и в том числе — через других — и сам Лео.
«Внутренняя свобода, — думает, сидя в машине, Лео, — прячется за фактической зависимостью, всех нас опутавшей, пусть не одинаково крепко, но все равно — по рукам и ногам. Важны лишь помощь и беспомощность, прочее не в счет». Так это или не так? И если так, то какое значение это имеет в жизни каждого из нас? Каждый из героев: и жена Лео Маргарита, и друг семьи врач Роза, и муж ее Конни, и брат и возлюбленная Лео — все они вследствие задевшей их жизнь катастрофы поставлены в такие обстоятельства, когда волей-неволей вынуждены столкнуться с целым рядом вопросов, касающихся понятий «помощь» и «беспомощность», и решить их для себя, сделать практические выводы.
Нужно ли, разумно ли помогать почти безжизненной кукле в образе Лео? И кто вообще способен помочь разумно, то есть как раз там и как раз так, где и как это необходимо? Да и так ли уж вообще-то нужны мы друг другу? И не оказывается ли ущемленным именно тот, кто волею обстоятельств вынужден заботиться о других? Разве моя собственная личность менее ценна сама по себе, чем всякая другая, так почему я должен ею жертвовать, не разумнее ли думать о самом себе?
Вопросы эти в повести остаются не решенными до конца или ответы на них даются многозначные — редко прямо, чаще намеками, символами, логикой действия, подтекстом диалога. Но постепенно и неуклонно, как снимок на фотобумаге, проявляется некий закон человеческого существования, необходимость, данность: никуда не денешься, всякий человек связан тысячами нитей с другими, живет в других и через других и, отрекаясь, порывая нити, неизбежно оказывается «посторонним» и, главное, самому себе тоже не нужным.
Иными словами, все мы связаны между собой и отвечаем друг за друга, все мы в каком-то смысле пастыри по отношению друг к другу. Отсюда и само название повести, раскрывающееся в символическом сне Лео Грея.
Казалось бы, трактуя такую в общем-то не новую тему, легко впасть в банальность. А вот у Себерга ни малейшего привкуса банальности. И ни малейшего привкуса слащавости. Его героям, будь то вся светящаяся добротой, теплая, эмоционально яркая Роза (недаром она названа Розой) или же прохладная, замкнутая, ничем других не дарящая Маргарита (недаром она названа Маргаритой), одинаково чуждо обывательское понимание доброты по формуле «помогай другим, и они тебе помогут» или умиление филантропией. Да и сам Лео, помощник, так сказать, по роду профессии, весьма критически относится к филантропической деятельности — в данном случае уже в масштабах датской государственной машины, — говоря, что «доброта здесь — товар в эффектной упаковке». Все они живут в достаточно жестоком мире, где людям хорошо известно, что такое одиночество, изоляция, равнодушие. Не случайно у Себерга так много «изгородей» и «оград», а одна из глав так и называется «Вдоль оград» — символ поверхностности взаимообщения, тщетности попыток проникнуть «сквозь». Маргарита, например, самая «отчужденная» из героев «Пастырей», демонстративно не признает доброты и не желает быть доброй. Но как раз для нее-то принятие закона человеческой взаимосвязанности и взаимоответственности оказывается особенно важным, ибо без этого она остро будет ощущать себя лишней, не будет знать, что с собой делать. И она приемлет его. Проповедница собственной независимости, мечтающая жить наконец сама по себе, желающая смерти. Лео как лучшего исхода, она в конце концов добровольно взваливает на себя обузу совместной жизни с калекой. Она добровольно выбирает, как она выражается, «злую судьбу», она учится смотреть в лицо жизни и брать вину на себя, поскольку считает себя косвенно виновной в трагедии Лео. Пусть она делает это из самоутверждения. Но она совершает тот же выбор, что и Роза, Обе они не отстраняются, но берут тяжкую ношу на себя.