— Входи, — сказала она. Он сам прикрыл за собой дверь и, на ходу сбрасывая рюкзак, прошел за ней в комнату. И встал у окна.
— Хочешь виски? — предложила она. Он стоял к ней спиной и смотрел в сад.
— Нет, — сказал он. — Где отец?
Она выпустила дым.
— В больнице, — сказала она.
— Ну да? — сказал он, уже вполоборота к ней. Руки, не найдя себе применения, повисли у него вдоль тела.
— Твой отец попал в автомобильную катастрофу. С ним очень плохо, хуже некуда. Он без сознания. Он никого и ничего не узнает и не понимает. В больнице это называется «состояние без перемен». Если он выкарабкается, он до конца дней инвалид. В колясочке. Неполноценный. Немой.
Он отошел от окна и сел наискосок против нее.
— Я не могла с тобой связаться, я понятия не имею, где ты живешь, — сказала она. — И я все равно ничем не могу тебе помочь, не могу ничего подписать. Это дело отца, а он не может. А я вот хочу спросить тебя об одной-единственной вещи: можно мне тут остаться?
Марк посмотрел на нее. Он повертел ремешок от часов.
— Я ведь просто живу у твоего отца, — сказала Маргарита, — моего тут ничего, кроме тряпок, да еще один художник когда-то подарил мне пепельницу.
— Конечно, оставайся тут. — И Марк поднялся. Одну руку он сунул в карман брюк, а другой отводил волосы со лба. — Но не насовсем. — И он посмотрел себе под ноги. — Когда отец умрет, тебе придется смотаться.
— Разумеется, — сказала она. — Иначе я и не мыслила.
— Было бы несправедливо тебя тут оставить, — сказал Марк, — здесь столько народу может поместиться.
— Жилье роскошное, — сказала Маргарита. — А я не собираюсь паразитировать.
Помолчали. Она стряхнула пепел, глотнула виски. За окном голуби взметнулись с куста, и в изгородь тыкался соседский пес.
— А его жалованье? — спросил Марк. — Ты им пользуешься?
— Я к нему не прикасаюсь. Всего жалованья твоего отца не хватило бы на уплату моего подоходного налога. Последние два года я его содержала. Так что вот.
— Чего ж ты его не выгнала? — спросил Марк.
— Ты имеешь в виду, почему я не ушла? Дом-то его. Скажешь тоже.
— Надо уладить с его жалованьем, — сказал Марк.
— На пенсию не рассчитывай, — сказала Маргарита.
— Лично мне деньги абсолютно не нужны, — сказал Марк, — но я бы нашел им применение.
Маргарита встала.
— Поесть не хочешь?
И она уже направилась к кухне.
— Нет, спасибо, — сказал Марк. — Я утром ел.
— А я поем. К тому же твой дядя вечером приедет. Вот он, кстати, и расскажет тебе обо всем, что так тебя интересует. И даже, возможно, составит для тебя заявление. Я ничего не знаю. Ты устраивайся, как сможешь.
Марк посидел немного, потом она услышала, как он прошел к рюкзаку, вынул книгу и уселся читать.
Немного погодя он сказал в полуоткрытую дверь:
— Я позвоню.
И тотчас телефон зазвонил. Она, выбегая из комнаты, крикнула, что возьмет трубку. Это был Франк, из далекого мотеля, очень озабоченный ее делами.
— О, — сказала Маргарита, — я ничего. Пока, во всяком случае.
Он ни черта не мог делать в тот день, когда она уехала.
— Так тебе плохо, бедный, — сказала она, и он различил в голосе улыбку. Он пустился в объяснения.
— Не все можно уладить по телефону, — сказала Маргарита. — Увы.
Марк читал и, по виду, не слушал. Такие уши, она знала, самые опасные.
— Лучше поставь на этом крест, — вдруг выпалила она.
Марк поднял голову и тотчас снова опустил взгляд. Франк недоумевал.
— Я просто учитываю все вместе.
Он почти понял ее, но не совсем.
— Вот именно, — сказала Маргарита.
— Ах, ну да.
Марк был весь внимание, когда она положила трубку.
Он звонил двадцать минут кряду, пяти лицам, каждое из которых надлежало осведомить о том, к каким выводам он пришел во время своей поездки на попутных, Маргарите не хотелось вслушиваться; разговор вертелся вокруг «действия» и «философии действия».
Затем он явился на кухню и сменил гнев на милость. Он бы с удовольствием чего-нибудь проглотил.
— Тогда завтра есть не придется, — сказал он.
— Ты ведь тут ночуешь?
Нет, он не собирается тут ночевать. Ему надо кое-куда зайти. Она предложила подвезти его. Не стоит. Ему надо встретиться кое с кем из друзей.
— В своем доме, конечно, нельзя чересчур засиживаться, — сказала она ему. — Я ушла, когда мне было шестнадцать. Мой отец до сих пор не расплатился за починку двери в подъезде.
— У тебя была типичная мелкобуржуазная реакция, — объявил Марк. — Твоим родителям она, может, и была неприятна. Но твой класс доволен твоей реакцией. Теперь ты самостоятельна до мозга костей.