— Хорошо, я буду.
И все было так буднично, вежливо и спокойно, словно меня действительно вызывали к врачу.
Так что я устыдился всей возни с апелляцией, которую затеял по этому поводу.
Я связался с Нагорным.
— Старицын, какой-то, — сказал я.
— Не какой-то, а Олег Яковлевич, — наставительно ответил генпрокурор. — Мы с ним на одном курсе учились. У него семь книг по психокоррекции, между прочим. Хочешь, скину?
И тут мне стало откровенно страшно.
— Да, — вяло сказал я. — Скидывайте, Александр Анатольевич. Только я все равно не успею прочитать.
— Сегодня не успеешь, потом прочитаешь. Лови!
Я читал до половины двенадцатого, пока не вернулся император. Потом взрослая часть семьи пила чай на балконе. Было уже совсем тепло, даже в это время. Пахло жасмином и первыми розами.
— Артур, тебе завтра рано вставать, — сказал император.
— Не очень, — сказал я. — К одиннадцати.
— Тебе надо выспаться, — повторил он.
— Мне мой психолог тоже самое говорил.
— Правильно говорил. Потому что тебе может плохо стать под биопрограммером. Давление может упасть.
Кто психолог он не уточнил, но я уверен, что знал.
Про недосып и давление я тоже уже знал. Из книги Старицына.
— Старицын пишет, что это штатная ситуация, — заметил я.
— Ты конечно молодец, что его читаешь, — сказал Хазаровский. — Но сейчас закрой этот файл, если он у тебя еще открыт, и иди спать.
Перевел взгляд на дочь:
— И Марина сейчас пойдет спать.
И поднялся с места.
— Государь, — сказал я. — Можно попросить у вас пять минут?
— Да, конечно.
Он махнул рукой женской части семьи и сел напротив меня. Мы остались одни.
— Леонид Аркадьевич, мне тут журналисты сказали, что у вас есть право вето на судебные решения…
— Есть. И что? — спросил он совершенно ледяным тоном.
Пяти минут не понадобилось, хватило одной.
— Это все, о чем ты хотел у меня спросить? — уточнил он.
Я кивнул.
— Тогда пошли, — сказал он. — И спать, Артур!
¹Пар — это количество ударов, которое гольфист должен совершить на одной лунке или на всем поле при удачной игре.
Психологический опрос
Заснуть я не мог. Мысль постучаться в комнату к Марине, разумеется, пришла мне в голову, я даже надеялся на успех, но тот факт, что завтра это все станет известно совершенно чужому человеку и ничего сделать с этим я не смогу, остановил меня.
И я снова углубился в чтение опуса Старицына. Никогда не думал, что буду запоем читать книгу с таким названием: «Особенности психокоррекции в Открытом Психологическом Центре».
Заснул я около семи утра.
В девять меня разбудило кольцо связи.
Без пятнадцати одиннадцать я подходил к Открытому Психологическому Центру. Здание казалось не страшным и действительно напоминало больницу. Но вход был через пункт охраны. Возле стеклянных дверей висела табличка: «Кириопольский Открытый Психологический Центр. Диагностическое отделение».
У входа меня подкараулили журналисты. С десяток видео и фотокамер приготовились фиксировать каждое слово и записывать каждый шаг.
— Извините, я опаздываю, — сказал я.
Я открыл дверь и вошел в холл.
Представился охраннику.
— Артур Вальдо.
Тот очевидно проверил сигнал с моего кольца и кинул.
— Двадцатый кабинет. Это на четвертом этаже. Лифты направо.
Я прошел мимо диванов в холле.
Светлая плитка на полу, светлые стены, пара деревьев в кадках у окна.
Лифты появились в меню кольца. Я вызвал свободный. Самый обыкновенный лифт. Приехал, услужливо открыл двери. Внутри оказалось зеркало и отделка под дерево.
Обстановка успокаивала. Точнее пыталась успокоить. Получалось не очень.
Вот и четвертый этаж. Кабинет номер двадцать в десяти шагах от лифта.
Без пяти одиннадцать.
Я сел на диван напротив двери.
Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и в проеме появился человек примерно одних лет с Нагорным, русоволосый, еще не седой. Высокий лоб, прямой нос, серые глаза под светлыми бровями. Морщинки у глаз, мягкие черты лица. Если бы я встретил его на улице, не зная, кто он по профессии, наверняка бы принял за врача или учителя.
И одет в светло-зеленый халат, совсем как в больнице.
— Артур Вальдо-Бронте?
— Да.
— Заходите.
Внутри кабинет тоже напоминает больничную палату: кровать с никелированными бортами и приподнятым изголовьем застелена белой простыней, над ней прямоугольный биопрограммер, тоже принципиально не отличающийся от больничного, справа от меня — стол с двумя стульями.