— Вы собираетесь обнародовать завещание?
— Возможно.
— Отчим недооценивал вас, — пылко возразил я. — Не надо этого делать.
Не потому, что я боюсь появления в прессе собственного некролога с сакраментальной надписью «он слишком много знал» и соответствующей таблички на могилке. Хазаровский не подавал мне повода для подобного страха.
Я просто искренен. Отчим действительно во многом ошибался. Он ценил Хазаровского как финансиста и дипломата и не замечал его виртуозной способности собирать команду, причем не бояться брать людей ершистых и независимых, вроде моего отца. Или генпрокурора Александра Нагорного. Уж один Нагорный чего стоит! Бывший адвокат, в эпоху императора Страдина — предшественника моего отчима — посвятивший себя борьбе с воровством и коррупцией в среде друзей-приятелей тогдашнего императора и не только их. Сам чуть не загремевший в Психологичсекий центр по сфабрикованным обвинениям.
Хазаровский вызвал его и сказал: «Александр Анатольевич, работайте!»
И Нагорный пошел работать да так, что уровень коррупции в стране за год упал в разы, а Евгений Львович Ройтман — глава системы Психологических центров Кратоса — взмолился не перегружать центры.
«Это не ко мне, это к императору, — сказал Нагорный. — Это Леонид Аркадьевич отправляет в центры. Я бы расстреливал».
«У меня каждый человек на вес золота! — среагировал император. — Так что к Ройтману, к Ройтману. Пусть он сам решает на сколько».
С «абсурдным компромиссом между тессианской системой лечения преступников и традиционным желанием наказывать», на который многие годы жаловался Ройтман, было покончено. Суд теперь устанавливал только виновность или невиновность. Если подсудимого признавали виновным, его отправляли к психологам, которые составляли заключение с выводами о сроке, который им нужен для проведения курса психокоррекции. И нужен ли он вообще. С заключением психологи шли в суд, который мог утвердить срок или отправить человека в другой Психологический Центр или к независимым психологам на экспертизу, если срок казался суду неадекватным.
Хазаровский смог наладить отношения с СБК, во что тоже не верил отчим. Зря не верил. Сотрудников Службы Безопасности Леонид Аркадьевич брал к себе на работу еще на Дарте, во времена Анастасии Павловны. Они сейчас и пошли в гору. Люди оказались компетентные и честные. Других будущий император и не нанимал, еще будучи бизнесменом.
Леонид Аркадьевич смог перетащить на свою сторону даже армию, в это не верил, по-моему, никто. Началось с того, что пиар-служба вытащила откуда-то фотографию сорокалетней давности с изображением молодого лейтенанта в мундире пилота. Служил, в общем. Хотя и лейтенантом, хотя и недолго. А я и не знал, что он летал.
«Летал, — подтвердил мне император, — но, по правде говоря, совершенно не помню, как это делается. Твой отец не даст мне пару уроков как лучший пилот империи?»
Отец, понятно, ничего не имел против.
Пиаром конечно не обошлось. Офицерам, отличившимся в войнах эпохи Данина, отдали особняки, оставшиеся без хозяев и наследников после эпидемии.
Кроме того, император создал некий, вполне приличный и умеренный культ отчима, причем даже не как императора, а как полководца. И вытащил из махдийского плена наших солдат, отдав за каждого по сотне махдийцев.
— Отчим ошибался, — повторил я. — А я никогда никому ни одним словом не обмолвился о его завещании. И не собираюсь.
— Спасибо, — улыбнулся император. — Я знаю, что ты — человек чести. Но и для меня она не пустой звук.
Миниплан бросило в небо с такой скоростью, что нас с Маринкой вжало в кресло, и навстречу метнулись облака.
Но она только улыбнулась.
— Здорово с тобой летать!
— Еще бы! Мой отец — лучший пилот Империи. Или я у него ничему не научился?
И заложил крутой вираж.
— А о чем ты говорил с папой? — спросила она. — Если не секрет, конечно.
— Да все о том же. Просил прощения для моего отца.
— И?
— Глухо. Говорит, не вовремя. Непопулярное решение. Сорвет референдум.