И первой устремилась к пролому, расширявшемуся на глазах.
От дворца они успели отдалиться на пару кварталов — бежали, не разбирая дороги и не единожды едва не столкнулись с прохожими. Однако стражи все равно настигли Нарру и ее спутника… точнее даже не настигли, а вышли навстречу. И на беду оказались теми же самыми, что уже едва не сцапали дерзкую воровку в «берлоге» Данара.
Так что Нарру по крайней мере десятник узнал в лицо — да почти сразу. Вместе с воровкой взяли и ее спутника, не особенно волнуясь насчет невиновности последнего.
Наказание, предложенное в заброшенном дворце, все-таки пришло.
4. Плен и побег
Невольничий рынок, именуемый еще «ак-давэрским», от самого города отстоял в добрых трех часах пути. Настолько удалили, и уж тем более не выставили посреди города его по примерно тем же причинам, по каким в домах не принято располагать уборную у парадного входа. Или свалку возле самого крыльца.
Да и в самом выражении «невольничий» присутствовала изрядная доля все той же ханжеской стыдливости. В городах рабский труд уже не один век как пребывал вне закона, окончательно уступив место правилу «ты мне — я тебе». Когда продавалось буквально все, исключение хотя бы для рабочих рук выглядело попросту неестественным.
Зато вне каменных стен со столь же давних пор пестовалось понятие «невольник». Что не есть раб, а просто преступник, искупающий вину свою тяжким трудом. На рудниках, например, или в любом другом малоприятном месте, где люди живьем выдерживают от силы несколько лет. И куда свободного человека по доброй воле не заманишь никакими деньгами.
А главное отличие невольника от раба заключалось в том, что последнему в жизни все равно оставались какие-никакие шансы. Например, угодить к добренькому богатею, холящему и лелеющему свою живую покупку, точно любимую собаку или кошку. Не стоило исключать и смену хозяина при перепродаже… а то и вовсе возвращение в мир свободных людей — опять-таки по хозяйской воле или веленью правителя.
Невольник же ни о чем подобном не смел и мечтать. Раз угодив в колодки и цепи, из рода людского он тем безвозвратно вычеркивался. Ибо, не признавая подневольного труда, этот самый род не желал и мириться с преступлениями против себя любимого. Ни мириться, ни прощать. И коли хоть раз украв и убив перестать быть вором и убийцей уже невозможно — то так же нет никакой возможности вновь обрести свободу. Избавиться от участи невольника.
Именно такое наказание Нарре и Фангору назначил Наместник, предварительно продержав пару дней их в темнице. Провести остаток жизни в колодках — взамен топора палача, ожидаемого неудачливыми беглецами. Возможно, правитель Ак-Давэра смилостивился, пребывая в добродушном настроении. Хотя с другой стороны, милость выходила по меньшей мере небесспорная. И кто-то наверняка предпочел бы закончить жизнь мгновенно и на плахе, чем протянуть еще год-другой бесправным и всеми презираемым существом.
Кто-то… но не Нарра. Та сразу поняла: приговор Наместника был не чем иным как наказанием, на которое она сама же и согласилась. Чтобы снять проклятие — и тем спасти себя и Фангора. И коли уж неизбежно скорую смерть наказание это не сулило, значит погубить воровку и ее спутника высшие силы не желали точно. Оставляя хоть крохотные, но шансы на спасение.
На рынок Фангора и Нарру привели с целой толпы осужденных — закованных в цепи, пешком и под вооруженным конвоем. В путь двинулись после полудня, когда и без того жаркое летнее солнце взбиралось повыше на небесный свод и принималось палить совсем уж без намека на пощаду.
В такую погоду даже поденщики и чернорабочие Ак-Давэра старались укрыться в тени или держаться поближе к какому-нибудь источнику воды. Работой себя, разумеется, не перегружая. Но вот невольникам ничего подобного не светило: дорога их пролегала через скошенный луг и зеленеющие поля, где самая длинная тень не доставала и до колена.
Жарой мытарства невольников не ограничивались. Их, взмокших и изнуренных, донимал гнус. Не выказывали щепетильность и воины конвоя — конные, они постоянно жаловались на медлительность подопечных, потому как и сами страдали и от гнуса, и от зноя. За что и кляли чуть ли не ежеминутно то невольников, то жару, а то и службу свою, разумеется. Однако злость срывали исключительно на людях в цепях.
А хуже всех приходилось Фангору — тот даже в людском облике предпочитал все-таки ночь дню и луну солнечному свету. В бытность слугой мага, дни вроде этого он проводил все больше в тени деревьев или развесистых кустов. А то и вовсе не покидая Рогатой Башни.
— Это ты виновата, — прошептал он Нарре, шедшей неподалеку, — если бы я не связался с тобой…
— А разве я предложила отсидеться во дворце? — девушка пожала плечами, спокойная, словно кладбище, — это тебе приспичило туда лезть. И вообще… зачем-то ночи дожидаться.
— При чем тут дворец? — не понял Фангор. Ни о проклятии, ни о договоренности Нарры с его воплощением он не знал. А рассказать о том попросту случая не представилось.
— Эй вы, двое! — рявкнул один из конвоиров, — а ну заткнулись, твари!
И не забыл подкрепить свои слова коротким щелчком плетки. Фангор замолчал, не открыв больше рот до конца пути.
Несмотря на название, с обычным местом торговли невольничий рынок общего почти не имел. Собственно, некоторое подобие торговой площади занимало лишь небольшую часть отведенного под него пустыря. В остальном же так называемый рынок являл собой целое поселение, застроенное постоялыми дворами и кабаками. Имелась также парочка мастерских и загон для скота. Без последнего не обойтись было покупателям из некоторых диких земель, где до сих пор расплачивались не звонкой монетой, а стадами баранов или конскими табунами.
И загон для людей имелся тоже: открытый участок, огороженный частоколом. Здесь, невзирая на дождь или стужу, полагалось держать невольников, не нашедших покупателя в первый день.
Часы пешего похода под палящим солнцем сменились часами ожидания — столь же долгими. И если людям Наместника дозволялось скоротать их хотя бы под утлым навесом, то невольники продолжили жариться в солнечных лучах, буквально сочась потом. Многие притом еще не понимали, что страдания их только начинаются.
Кто-то из приговоренных на продажу очень скоро должен был отправиться на каменоломню или железный рудник. Где, в холоде, духоте и сырости подземелья умереть через несколько лет. Еще кого-то ждали хлопковые поля, весло галеры или место в гареме иноземного князька-извращенца.
Кроме того, насколько было известно Фангору, некоторую часть невольников скупали для опытов маги. Точнее, особая их порода, рядом с которой, например, покойный Арван мог показаться прямо-таки добреньким волшебником из сказки. Тем самым, что по ночам насылает хорошие сны и подсовывает подарки послушным деткам.
Еще кого-то сегодня неизбежно ожидал загон. И новый день стояния на площади — до тех пор покуда судьба невольника наконец не решится. Пока же возможные покупатели неспешно прохаживались около живого товара, прицениваясь и вполголоса переговаривались. И время от времени бросали бесстыдно-оценивающие то на мужчин, то на женщин. Невольников, в отличие от людей свободных и благонадежных, стесняться не подобало. Как и думать об их задетом достоинстве.
Так продолжалось не меньше часа — по мере того как живой товар дурел от жары и вынужденного бездействия. Затем тихая вялость летнего дня была внезапно нарушена. Громко и грубо.
С шумом и гвалтом на площадь пожаловали несколько человек: не слишком высоких, но коренастых и не по-здешнему скуластых и смуглых. Переговаривались они нарочито громко и отрывисто, на местном наречии, но с изрядным вкраплением иноземных словечек… бывших, по видимости, ругательствами.