А. Толстой, А. Старчаков
ПАТЕНТ 119
А. Толстой, А. Старчаков
Патент 119
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Конрад Блех, 47 лет.
Анни Блех — его дочь.
Рудольф Зейдель, 27 лет.
Лукин Иван Михайлович — конструктор, 25 лет.
Торопов Семен Семенович — директор завода, 45 лет.
Ольга Захарова, 25 лет.
изобретатели:
Коренев
Михайлов
Чикин
Забавный
Буровой — директор степного совхоза.
Гирко — его помощник.
Петька Беспризорный — сотрудник заводской газеты
рабочие:
Зеленый
Глушков
Никитина
Дядя Яша
Носов
Первов
Скобарев
Мюллер — бухгалтер.
Члены завкома:
Брицке
Беккер
Липке — представитель служащих
Женщина — врач.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЕВРОПА
Внутренность виллы в стиле Корбюзье. Кабинет и музыкальный салон, разделенные аркой. Сбоку в кабинете — дверь. Из салона — лестница наверх, на площадку. Одна из задних стен — стеклянная, спускающаяся.
За ней — фабричный пейзаж.
В кабинете у окна стоит Рудольф. Папка с чертежами и шляпа валяются на полу. В музыкальном салоне Анни играет на виолончели.
Рудольф. Да… ноябрь… Ветер-то как подхватил мерзлые листья! Ужас холодно!.. Эге, бегут, падают… То-то, жить то надо… Вы не хотите отвечать, фрейлейн Блех? Ну что ж, уйди, Рудольф, уйди. Надежды нет… Изумительно придумана эта стеклянная стена — теплый воздух, запах цветов… Запах ваших рук, ваших волос… Волшебный замок… А, здравствуйте, здравствуйте!
Анни. Кому это?
Рудольф. Вороне. Моей единственной собеседнице. Села на ветку, кланяется. Холодно, черненькая? Что хочешь мне передать из того мира?.. Плохо? Земля умирает? Ну, лети, лети…
Анни. Слушайте, там — кофе на курительном столике.
Рудольф. То, что и нужно после бессонной ночи, — мокко. (Пьет.) Я работал всю ночь, мне чудилась мировая слава… и — вы, фрейлейн Анни. В этом шерстяном платье, холодная, пахнущая цветами… Не буду, не буду больше!.. Так вот… (Поднимает папку, кладет на стол.) Передайте отцу: чертежи кончены. Все, кроме воздушного охлаждения. Не для моей головы, конечно, — для нашего мотора… Не смешно — правда? (Берет шляпу.) Ухожу — вслед за вороной. До свидания.
Анни. До свидания, Рудольф.
Рудольф. Если понадоблюсь Блеху, — я буду в мастерских. (Уходит.)
Анни (одна). Все это довольно несносно.
Блех (спускается сверху, держит книжку). Не звонили, нет?
Анни. Нет, папа, никто не звонил.
Блех. В сорок семь лет принужден изучать, как мальчишка, русский язык. Он вгоняет меня в неврастению: весь скользкий, весь зыбкий, весь вероломный — течет, как адская жидкость, между извилинами мозга… Я понимаю, почему у русских нет твердой морали. Это язык большевиков — язык нашей эпохи… Умоляю тебя, брось играть!
Анни (кладет виолончель). Только что был Рудольф, принес чертежи.
Блех. А! Великолепно. Очень, очень кстати.
Анни. Странный, весь на кончиках нервов. Болтает чушь. Опять объяснялся в чувствах…
Блех. Вот как! Ты что ответила?
Анни. Ну, что я ему отвечу?..
Блех. Слушай, Анни. В двадцать четыре года девушке нужно быть замужем.
Анни. Я была замужем, папа. (Пауза.)
Блех. Ты шутишь. Когда, Анни?
Анни. У меня был любовник. В семнадцать лет, когда кончила гимназию.
Блех. Ну, дорогая моя… Новость!
Анни. Я не обязана была посвящать тебя в эти мелочи. Я нашла это удовольствие слишком простым. Этот человек, по-видимому, был другого мнения, но…
Блех. Кто это — тот человек?
Анни. Ты его не знаешь. Забавы любви меня не слишком развлекали. Я нашла это удовольствие деревенским.
Блех (упавшим голосом). Деревенское удовольствие…
Анни. Не предъявляй прав отца, не будь моралистом, папа. Ты такой современный, такой элегантный… Улыбнись. Папа!