Рудольф. А я тут при чем?
Анни. Вы, слушайте, совершенно непереносимый человек. Подменили вас — не понимаю… Фу!
Рудольф. Но как же быть, Анни? Биология моя протестует. Я — несуществующая личность. Человек-аноним. Я даже рюмки водки не смогу проглотить…
Анни. Иногда кажется — вы просто сумасшедший.
Рудольф. Очень тонкое наблюдение… Я сам начал задумываться над этим. Сумасшедший аноним, — какой же я для вас кавалер, Анни?
Анни. Ну, едем же! Надоело… Боже мой, вы влюблены, что ли, в кого?
Рудольф. У меня больше нет сердца, у меня нет желудка. Сегодня запрещено дышать и мыслить. А Блех требует еще головоломных чертежей.
Блех. Зейдель, вы примитесь за них сегодня же ночью.
Рудольф. Я достаточно ясно высказал мое отношение к патенту сто девятнадцатому.
Блех. Вот что, господин… Вы — не советский, вы подданный страны, где есть порядочный суд и законы, охраняющие право собственности. Если ваши новые друзья посоветуют вам не выполнять нашего договора, вы будете посажены в тюрьму.
Рудольф. Так.
Блех. Понятно?
Анни. Боже, до чего вы злы! Омерзительная жизнь! Ну, и чёрт с вами! Еду одна.
Идет к двери. Рудольф мрачно берет пальто и шляпу.
Блех. Надеюсь, вы будете благоразумны?
Рудольф. Посмотрим…
Блех уходит в кабинет.
Рудольф. Анни…
Анни. Меня двадцать пять лет зовут Анни.
Рудольф. Хорошо быть собакой — с волчьим лбом и преданным сердцем. Я бы носил за вами плетку. И собачья душа оставалась бы верна, несмотря на побои… Как бы это было элегантно — гулять с овчаркой, Анни!
Анни. Вы — дурак!
Рудольф. Был. И, кажется, весь выгорел. Бесплодно при этом.
Анни. Наконец-то в вас появляется острота, — то, что должно нравиться женщине… Едем! Мы повеселимся… странная, Рудольф, правда, правда?..
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Комната Рудольфа. Дверь в спальню и входная дверь. На столе — электрический чайник, посуда, еда, трубки чертежей.
У стола — Рудольф, Коренев, Чикин, Забавный и Михайлов. Говорят вполголоса.
Рудольф (поднимается, отходит от стола). Это необыкновенно! Это необыкновенно!
Михайлов (глядя на Рудольфа, — Кореневу). Нравится ему? Одобрил?
Забавный. Ай да Михайлов!
Рудольф. Это совершенно новая точка зрения. Замечательно!
Мнет пустую коробку от папирос, идет в спальню.
Чикин (хлопает Михайлова по плечу). Немца перекрыл.
Забавный. Вот тебе и мочальная бородка! Михайлов. Бабенки бороду мою одобряют, зря не хай… У нас лоску нет, ребята. А мысли есть кое-какие. Сыро еще, конечно.
Забавный. Будет ломаться, дьявол.
Коренев. Шесть часов. Пойдемте.
Все встают. Одеваются.
Чикин. Торопов сейчас должен приехать.
Коренев. А ведь — верно.
Забавный. Да. Подсобили нам степнячки.
Чикин. Торопов — упрям-упрям, а когда надо — маневрировать умеет.
Коренев. Если он валюту достал, — теперь же получим блеховский проект. Январь, февраль — на подготовку. В конце марта выпустим первый пробный.
Чикин. Придется повозиться с воздушным охлаждением. Рудольф говорит — у Блеха в этой части не все удовлетворительно.
Коренев. Идею Михайлова возьмем — его радиатор, и присобачим к блеховскому мотору.
Забавный (Михайлову). Вот прославишься — на весь мир.
Михайлов. Я страсть падкий до славы-то. Кепку себе новую куплю.
Забавный (смеется). Вот чудило!
Чикин. Куда Блеху такие деньги? Скучно, по-моему, когда много денег-то очень. Чеш ни захотел — моментально. Галоши — галоши, велосипед — велосипед…
Рудольф (выходит из спальни с коробкой папирос). Уходите, друзья? Мы хорошо поработали… Я изумлен. В ваших предложениях я узнал много своих идей. И кое в чем вы идете дальше.
Михайлов. Сыро еще, Рудольф Адамович.
Забавный. Погоди, не о тебе речь.
Рудольф. В проекте Блеха воздушное охлаждение — самое слабое место. Для Средней Азии оно окончательно непригодно: температура воздуха семьдесят градусов. Получим неминуемое перегревание. Наилучший выход все-таки — идея Михайлова.