Лукин. В прежнее время такие в монашки шли.
Ольга. Мимо, Ванечка. А я и не зарекаюсь: свалит меня: страстью. Ну, что ж! Так то — страсть, праздник.
Лукин. Этой мысли ты не должна была высказывать. Все зачеркнула…
Входит Рудольф с чайником.
Рудольф (глядит на обоих). Я помешал?
Ольга. Приехал Торопов — знаете?
Рудольф (ставит чайник). Чайник полетел мне в голову. (Лукину.) Торопов сидит у Блеха.
Ольга. Достал деньги?
Рудольф. Меня интересует шишка на моей голове…
Лукин (резко). Товарищ Зейдель, решается генеральный вопрос: достал директор валюту, покупаем мы патент?
Рудольф. Обойдемся и без валюты.
Лукин. То есть как — обойдемся? Блех заломил пятьдесят тысяч долларов.
Ольга. Ужас, ужас!.. Рудольф, сходите, узнайте…
Рудольф. О, нет, — Блех сам придет ко мне. (Берет телефонную трубку.) Кажется, я слишком тороплюсь освободиться сразу от всех «моральных ценностей». Слишком большая легкость опасна. Человека может унести сквозняком. (В трубку.) Коммутатор. Квартира Блеха. (Ольге.) Диалог через дверь, после того как мне в голову запустили чайником… За дверью: «Вы предатель!» Я: «Анни, блестяще распутан психологический клубок, все разрешилось шишкой на голове». За дверью: «Очень сожалею, что у меня не было револьвера»… (В трубку.) Господин Блех, не могли бы вы сейчас зайти ко мне с Тороповым? Мне пришла колоссальная идея… Что произошло с Анни? Маленькая размолвка… (Вешает трубку.) Иван Михайлович, хотите хорошую сигару?
Лукин (подозрительно). Почему вы мне предлагаете?
Рудольф. Хотелось что-нибудь приятное. Вы сердитесь на меня?
Лукин. С какой стати!
Ольга. Вас хорошо не знать, — в самом деле подумаешь: не все дома.
Рудольф (нюхая сигары). Я давно не был счастлив.
Входят Коренев и Михайлов.
Коренев. Торопов здесь. Ну, что?
Михайлов. Мы сюда — бегом, через сугробы.
Рудольф. Садитесь, друзья мои. Хотите хороших немецких сигар?
Коренев. Значит, начинаем работу?
Михайлов. Ее с какого конца курить, Рудольф Адамович?
Рудольф (обрезая сигары). Эти сигары я получил ко дню рождения от Конрада Карловича. Он умеет делать подарки. (Давая закурить.) Хорошенько тяните.
Михайлов (закашлялся). Духовитая штука! Я, Рудольф Адамович, некурящий. Я ее лучше запрячу — у меня один приятель есть, тот — любитель.
Рудольф. Я счастлив, что вы со мной!
Входит Торопов.
Торопов. Здравствуйте, товарищи! Вижу, вам не терпится… Я только что говорил с Конрадом Карловичем, старался его убедить. Валюты в Москве не дают на покупку патента. Резолюция: «Отказать».
Лукин. Ты у кого был в Москве?
Торопов. Был у кого надо. Сделал все возможное.
Лукин. Завалил дело.
Торопов (горячо, обиженно). Я подал докладную записку. Уходил, убеждал… Что еще нужно? Белугой реветь?
Лукин. Драться надо было. Если бы ты хоть одно горячее слово сказал, тебе бы дали валюту. А какой чёрт тебе даст, когда ты в дело не веришь! За резолюцией поехал!
Торопов. Нет, Иван Михайлович. Я в наше дело верю, высоко ставлю проект Конрада Карловича. Но мотор надо еще построить, а в творческие возможности нашего конструкторского бюро, простите, товарищи, пока не верю.
Коренев. Говорить больше не о чем.
Торопов. Энтузиазм, соревнование, творчество масс… Преклоняюсь. Но порывом, напряжением всех сил нельзя работать изо дня в день. Кишка лопнет. Настоящая культура методична, без наших судорог и осечек. Культурные навыки накапливаются исподволь. У Европы нам еще нужно поучиться многому. А сейчас, в наших условиях экспериментировать — безумие.
Ольга. Все это будет опубликовано — предупреждаю.
Торопов. Мало вы меня крыли! Слова, слова… «Сего числа директор Торопов усомнился в возможности построения социализма в одной стране». Так, что ли?
Лукин. Так. Так уж получается.
Торопов. Скучно! Вот — Конрад Карлович, — спросите, как он смотрит на дело?