После окончания войны в дверь Гуро постучал «коренастый человек, среднего роста, низколобый, длиннорукий, в солдатской шинели и шлеме, насквозь пропахший порохом». Сын Руфи, наречённый «Оранго» (от «Ора» и «орангутанга»), через 20 лет вернулся к своему генетическому отцу. Он становится репортёром под началом Альбера Дюрана, ставшего заправилой газетного мира, постепенно добивается успеха с помощью грязных биржевых спекуляций и газетного шантажа и, наконец, занимает место своего патрона.
Оранго уверенно идёт к власти. Ненавидя коммунизм, «он вдохновляет интервентов и террористов, является инициатором бешеной кампании против Советского Союза. Он определяет общественное мнение, валит министерства. Он заключает союз с Деттердингом. Оранго — законодатель вкусов и мод. Ему подражают. Вместе с политическим влиянием растёт его богатство. Лишь в одном он не удовлетворён — он хотел бы обладать Рене, но она отвечает презрением на его домогательства. Вместе с отцом, членом мировых академий, и своим другом, моряком французского флота, коммунистом, она ведёт деятельную кампанию против гибрида.
Оранго едет в страну Советов. Он видит совершенно новые, непостижимые для него общественные формы, он видит размах созидания. Он возвращается из России ещё более взволнованным, ещё более ненавидящим рабочий класс, коммунизм, Советы. Он женится на русской эмигрантке Зое Монроз — блестящей парижской кокотке. Его газета, его богатство становится орудием международной реакции. И с каждым годом в его лице отчётливее проступают атавистические черты, он всё более становится похожим на свою мать, Руфь.
Однажды на улице он встречает Рене, преследует её, проникает в жилище профессора и пытается силой овладеть Рене. Во время этой сцены в нём просыпается зверь. Он душит профессора, бесчувственную Рене уносит на руках. Разражается грандиозный скандал, который Оранго напрасно пытается замять. Скандал осложнён тем, что архив профессора становится всеобщим достоянием — обнародуются письма Жана Ора. Следует разоблачение Оранго. Он бросается под защиту католической церкви, становится правоверным католиком и за соответствующую мзду получает отпущение грехов».
На этом текст Старчакова заканчивается, а рукой Толстого сделана заключительная приписка: «Но — разражается мировой кризис. Оранго разорён. Папа отказывается от него. Оранго сходит с ума. Он совершенно превращается в обезьяну. Зоя Монроз продаёт его в цирк. Его показывают в клетке…». Очевидно, Толстому принадлежала и идея Пролога. Во всяком случае, он сам, своей рукой, написал к нему полное либретто со стихами и диалогами, которое, собственно, Шостакович позднее и положил на музыку. Показанная в Прологе встреча персонажей со своим прошлым, через разыгранную ими «в масках» историю жизни Оранго на фоне мировых катаклизмов, сюжетно смыкалась с эпилогом оперы и позволяла сделать кольцевое обрамление всего сочинения.
«Оранго» это единая рукопись, которую не пришлось собирать по кусочкам. Структурно завершен Пролог или первое действие: в Россию приезжают иностранцы, их развлекают самодеятельной программой, Весельчак рассказывает про чудеса света и демонстрирует Оранго. В какой-то момент Оранго начинает рычать, вцепляется в волосы одной из присутствующих иностранок и кричит: «Рыжая стерва, порву!». Хор, подобно хору античной трагедии, вопрошает: «Что случилось?». Выясняется, что один из присутствующих иностранцев узнает в Оранго своего сводного сына. Другой своего бывшего ученика, блестящего журналиста, какая-то дама сводного брата. Весельчак говорит: «Давайте расскажем зрителю историю этого человека-обезьяны Оранго: как он появился на свет, что с ним было, как он воевал, как приехал в Советский Союз, что там делал, как был разоблачен, как был выдворен из него, что делал дальше, каким образом был куплен в Гамбурге за 150 долларов и доставлен в Москву в качестве зооэкспоната».
И всё же, несмотря на столь многообещающее начало, трагический фарс-памфлет о политическом взлёте и крахе зарвавшегося гибрида так и не был завершён. События, увы, снова стали развиваться по уже известному плачевному сценарию: либреттисты не написали пьесы, и вопрос о злободневной опере отпал сам собой. Шостакович получил об этом официальное письменное уведомление от 11 октября 1932 года, 15 октября проставил, как и положено, личную резолюцию «согласен» и вычеркнул злополучного «Оранго» из списка неотложных дел, лишив современников и потомков оперного шедевра.