Рудольф. Не пугайтесь, пепельноволосая моя женщина… Я вас не схвачу, — я еще не брился. Переменю воротничок и вычищу зубы. Не презирайте. Холодная, прекрасная… Беру, беру, — взамен мировой славы. Сокровище мое!
Шум голосов, крики. Торопливо входят Блех и бухгалтер Мюллер.
Блех. Товарищи здесь? Мюллер, позвоните в заводский комитет, пусть они кончают болтать. (Зейделю.) Настроение! Слышите? Зверь на свободе. Кончено, Рудольф Зейдель, нас больше нет! Лопнули со зловонием… Мюллер, расскажите ему.
Мюллер (от телефона). Повалился фунт…
Блех (поднял палец). Фунт стерлингов! Абсолютная истина зашаталась, как раненый буйвол.
Мюллер. В двадцать две минуты двенадцатого биржа была закрыта. Господин Зейдель, все ценности покатились вниз. Боже мой, если бы вы видели, что творилось!
Блех (Мюллеру). Звоните. (Тот звонит.) Я потерял все. Завод закрыт. Касса пуста. Больше я не желаю бороться! (Быстро открывает ящик стола.)
Анни слегка вскрикивает, кидается к отцу, силой закрывает ящик.
Анни. Рудольф согласен.
Блех. Что?
Анни. Подписать.
Блех. Пусти. Я достану сигару. (Вынимает из ящика сигару, закуривает.)
Мюллер. Члены заводского комитета сейчас будут, господин Блех.
Блех (идет к Зейделю). Согласен?
Рудольф (глядя на Анни). Согласен.
Блех. Сын мой, мальчик мой! Закончи. Подпиши. Приедут русские, я хочу говорить с договором в кармане.
Рудольф (идет к столу, берет перо). День какой?
Блех. Понедельник.
Рудольф взглядывает на Анни, подписывает. Анни берет его руку, целует.
Рудольф. Анни… Зачем?
Шум голосов. В окно видно, как полиция оттесняет рабочих.
Мюллер (у окна). Депутация от рабочих, господин Блех.
Блех (сквозь зубы). Я не разговариваю с неорганизованными массами… Пошли их к чёрту.
Мюллер. Боже мой, боже мой, снова ноябрьские дни! (Уходит.)
Блех. Рудольф, вам они верят… Скажите им, что мне осталось пустить пулю в лоб. Во всяком случае, пусть они только не бьют окон. (Указывает.) Это стоит две тысячи марок. (Рудольф уходит.) Анни, дом переведен на твое имя. Я оформил. (Ищет документ.) У меня подагра, дрожат руки… Вот, спрячь. Да, еще… (Вынимает из стола пачку денег.) Пересчитай, спрячь, лучше — вне дома. Всё. (Прячет договор в карман) Теперь — пожалуйста, господа товарищи! (Стук в дверь.) Да. Войдите.
Входят члены заводского комитета, социал-демократы Брицке и Беккер.
Брицке. Добрый день.
Беккер. Добрый день.
Блех. Добрый день, товарищ Брицке. Добрый день, товарищ Беккер. Как дела? Как варит желудок? Как поживает фрау Брицке?
Брицке. Благодарю вас, господин Блех.
Блех. Итак, что же предлагает заводский комитет?
Беккер. Мы пришли решительно поговорить. Вы читали сегодня статейку в коммунистической газете? (Подает Блеху газету.) Эти каторжники утверждают, что вы ни пфеннига не заплатите нашим рабочим.
Брицке. Мы не хотим гражданской войны, мы не хотим крови. Но настроение угрожающее, господин Блех. Нужно платить.
Блех (бросает газету). Если я стану проповедовать убийство всех блондинов, — меня посадят в сумасшедший дом. Газета проповедует поголовное истребление всей буржуазии — ее называют центральным органом коммунистической партии. К чёрту! Стране нужна железная рука — сдавить горло этой сволочи. Благодарите бога, товарищи, что кто-то еще руководит производством, что мы даем вам жрать…
Брицке. Не нужно так волноваться, господин Блех. В кризисе много успокаивающих симптомов.
Блех. Ну-с, так что же вы, товарищи успокоители, мне предлагаете?
Беккер. Мы будем настаивать.
Блех. Настаивать?
Беккер. Семейным рабочим предоставить жилища до первого января, одиноким — до пятнадцатого декабря, с отсрочкой квартирной платы.
Брицке. Многие работали на заводе по двадцать пять и по тридцать лет.
Беккер. Старым рабочим, семейным, состоящим в профсоюзе, — уплатить полностью.