Анни (отстраняется, идет к виолончели). Не нужно этого, Рудольф.
Рудольф. Анни! (Хватает за руки.) Я бы унес тебя в пещеру, на прелые листья, глядеть в твои расширенные глаза…
Анни. Вот уж этого, право, нам нужно избежать.
Рудольф. Хорошо… Как это должно случиться?.. Будет у нас что-то вроде свадьбы?
Анни (садясь за виолончель). У вас, Рудольф, мужицкие руки. Вы сделали мне больно. Вы бросаетесь на меня, как на девку. Что случилось, в конце концов? Вы и папа меня напугали. Из этого ровно еще никаких выводов…
Рудольф (садится на ступеньках лестницы). Да, голубчик, — болван… Болван и пошляк.
Анни. Отчего? Если вы разбудите в женщине любопытство…
Рудольф (рассматривает свои руки). Сегодня сделаю себе маникюр.
Анни. Я вам очень нравлюсь? (Он молча глядит на нее.) Если мы втроем уедем в Россию, перед богом и людьми вы будете считаться моим женихом.
Рудольф. Благодарю вас.
Анни. Вот таким — вы мне больше нравитесь.
Рудольф. Хрустальный замок. Вокруг бушует ветер, срывает крыши, гибнет мир. Я продаю всего себя, душу — чёрту, чтобы добраться до этой стеклянной коробочки, глядеть на вас… В моем опустошении воет голодная страсть… Редкий экземпляр — такой мужчина с такими рекордами темперамента… Анни, вы любите меня?
Анни. Я вас… Я вас боюсь… Боже мой, я не отнимаю надежды.
Блех (в дверь, торопливо). Анни, Рудольф… Русские согласились на все условия. Подписываю. Я поставил жестко: без вас, Рудольф, в Россию я не еду. Триста марок — сверх. Голубчик, пойдемте, я хочу вас показать.
Рудольф. Продемонстрировать мои зубы, мои мускулы?.. Я умею также прыгать через стулья.
Блех. Ну, идем, идем! (Уходит.)
Анни. Папа, спроси у них — в России женщины носят шляпы?
Рудольф (Анни). Я сам боюсь себя. (Уходит.)
Анни (одна за виолончелью). Долгие годы глядеть на безнадежные снежные равнины… А там скоро и старость… Какая бессмысленная жизнь!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СССР
Застекленный павильон на заводе. Три двери: входная, к директору и в чертежную. Столы. Телефон. В углу — модель трактора.
У одного из столов Ольга Захарова разбирает корреспонденцию. У другого стола — Лукин, Коренев и Михайлов. За стеклянной стеной, в цеху, проходят, возбужденно разговаривая, несколько человек рабочих. Стоящие в павильоне на минуту оборачиваются. Затем продолжают разговор.
Коренев (Лукину)…Тогда же мы тебе и написали: возвращайся вместе с директором.
Лукин. Понимаю.
Коренев. Теперь — поздно: план утвержден, смета прошла.
Ольга. Ты где был, Иван?
Лукин. У Круппа. У Сименса в Берлине. Привез чертежи.
Коренев. Смета конструкторского бюро вся провалена. Денег дали — на-смех.
Михайлов. На бумагу, на кнопки, а уж на карандашики и не хватит.
Коренев. Погоди, Вася. Институту электросварки смета урезана почти наполовину. Основание: слишком широко развернули опытную часть.
Михайлов. А этого чиновники хуже всего боятся. Опыт — штука темная.
Коренев. Погоди, Вася… И теперь — главное: утвержден выпуск старой модели — тридцать пять тысяч тракторов.
Михайлов (указывая на модель). На ней воду возить в деревню — еще туда-сюда.
Лукин. Кто этот план провел?
Коренев. Торопов. Все наши хозяйственники.
Лукин. Чёрт его знает! Он совсем о другом говорил за границей.
Коренев. А вот почему: когда мы ему представили, что для новой модели мощного трактора станки наши не годятся, он перепугался, — станки год назад получены из Америки. Значит, о чем управление думало, почему не предвидело? Струсил. Чем бороться — кинулся проторенной дорожкой: все творческое под спуд, и — формальное выполнение плана. Вот — твой Торопов.
Лукин. Позволь, позволь! Конрада Блеха он все же взял на завод.
Коренев. Для технической помощи. Блехом он козырять будет.