С тем самым поездом, которым прибыл в Туберозу Аврелий Падреле, пришло в Бакбук и первое письмо от Томазо Магарафа. Береника ушла по каким-то делам в город, оставив присматривать за выздоравливавшим доктором госпожу Гарго.
— Вы, кажется, ждали письма из Города Больших Жаб, доктор? — промолвила с сияющим лицом добрейшая вдова и вручила встрепенувшемуся Попфу конверт, который он сразу вскрыл, обнаружив небольшой листик, густо исписанный крупным, полудетским почерком.
"Дорогой доктор! — прочел Попф. — Вы, конечно, уже все знаете из газет. Я рос, рос и вырос в ответчика на процессе, на котором с меня требуют пять тысяч неустойки за то, что я имел смелость вырасти. Я хотел бы, чтобы вы ни на минуту не думали, будто я раскаиваюсь в том, что я воспользовался вашей чудесной помощью. Если бы мне предложили десять тысяч, сто тысяч, миллион, чтобы я снова превратился в человечка, вынужденного промышлять своим уродством, я бы плюнул предлагающему в лицо. Я пишу эту записочку в перерыве судебного заседания. Через полчаса, самое большое — через час объявят приговор. Не буду кривить душой: мне далеко не безразлично, каков будет этот приговор. Но даже в случае самого худшего и самого несправедливого решения суда, прошу, дорогой доктор, помнить, что о вас всегда, всю жизнь будет вспоминать с благодарностью и нежностью ваш покорнейший слуга Томазо Магараф, которого вы, в самом буквальном смысле этого слова, сделали настоящим человеком.
Прошу передать мой искренний привет вашей очаровательной супруге".
С минуту доктор Попф просидел ошеломленный. Потом он таким страшным голосом крикнул: «Где газеты?!», что бедная вдова мгновенно залилась слезами. Она очень испугалась. Не за себя, а за доктора. Так он был взволнован. Она поняла, что не должна была давать ему письмо, что надо было подождать возвращения Береники. Но было уже поздно.
— Какие газеты, доктор? — осведомилась она, удрученно шмыгая носом.
— Те самые, которые вы от меня прятали, черт возьми!
— Но, право же, доктор, я от вас никаких газет не прятала, — оправдывалась бедная Гарго таким горестным голосом, что Попфу стало стыдно за свою грубость. Он постарался взять себя в руки.
— Ради бога, госпожа Гарго, — обратился он к вдове уже совсем другим тоном, — вы только не принимайте на свой счет мои вопли!
— Да что вы, доктор! — смущенно замахала руками бедная женщина, вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться. — Но я действительно не знаю, где газеты.
— А мы не маленькие. А мы поищем, — произнес Попф самым веселым тоном, на который был способен в настоящую минуту. — Бывали до болезни случаи, когда мне удавалось находить в этом доме даже журналы…
Когда Береника вернулась из города, она застала своего мужа полулежащим на постели и погруженным в чтение. Куча газет валялась возле него на полу, и почти с каждой страницы на нее смотрел Томазо Магараф, заснятый в разных ракурсах, в разных местах, в разных положениях: Томазо Магараф в зале судебного заседания и Томазо Магараф у себя дома, Томазо Магараф во время утреннего туалета, Томазо Магараф обедает, Томазо Магараф на улице и Томазо Магараф, беседующий в кулуарах со своим адвокатом, Томазо Магараф, пожимающий кому-то руку, Томазо Магараф веселый и Томазо Магараф в явно дурном настроении, пишущий Томазо Магараф, зевающий Томазо Магараф, читающий Томазо Магараф, Томазо Магараф, покупающий газету, в которой всю страницу занимает портрет самого Томазо Магарафа…
Солнце уже коснулось горизонта. В комнате царил вечерний полумрак. Он густел с каждой минутой, но Попф был так увлечен чтением, что даже не догадался попросить вдову Гарго зажечь электричество. А та тихонько сидела на краешке стула у окна, напуганная результатами единственного случая, когда она позволила себе что-то предпринять, не посоветовавшись с госпожой Береникой. Теперь она зареклась действовать без прямого приказания молодой хозяйки дома. Даже зажигать электричество. Кто его знает? Может быть, как раз лучше будет, если совсем стемнеет и бедный доктор перестанет читать.
Береника вошла, и сквозь раскрытую дверь в комнату хлынули потоки розового закатного огня, который уже, однако, не в силах был побороть сумерки. Поэтому она первым делом зажгла электричество. Убедившись, что ей так и не удалось уберечь мужа от роковых газетных листов, она бросила укоризненный взгляд на обескураженную вдову и пытливый, полный тревоги взгляд на мужа. Но Попф, к величайшему ее счастью, весело улыбнулся, приветливо помахал ей рукой и очень спокойно сказал:
— Присаживайся, старушка, почитаем вместе… Хорошо, что ты от меня скрыла эту мерзость. А то задал бы я тебе работы!..
Стоит ли говорить, что его внешнее спокойствие не могло ввести в заблуждение Беренику. Но она решила сделать вид, что всерьез обманута его поведением. Когда вдова Гарго, поужинав, ушла домой, Береника поболтала с мужем часок-полтора о всякой всячине и легко договорилась с ним, что разговор о Магарафе лучше всего будет отложить на завтра.
— Не пора ли на покой, дружок? — спросила она таким тоном, как будто ничего особенного сегодня не случилось.
— Ну, что ж, — миролюбиво отозвался он, — поправляться так поправляться.
Береника уже погасила свет и собралась ложиться, когда кто-то негромко постучал во входную дверь.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой, между прочим, Падреле-младший убеждается в существенной разнице между доктором Стифеном Попфом и господином Родриго Аква
Конечно, Аврелий Падреле и в мыслях не имел отправляться в Новый Эдем. Ему там ровным счетом нечего было делать.
Его появление в Туберозе, разговор с хозяином гостиницы о Новом Эдеме, отъезд поздним вечером в наемной машине — все это было заранее предусмотренными деталями плана, тщательно продуманного господином Падреле.
Падреле понимал, что всякая шумиха вокруг его прибытия в Бакбук неминуемо отпугнет Попфа. Значит, требовалась особенная скрытность, которой он и добился ценой сравнительно небольшой затраты времени и средств.
И вот примерно через сорок минут после того, как наемная машина на предельной скорости выскочила за черту города Тубероза, очень маленький человечек с чемоданом в руке осторожно постучался в двери дома доктора Попфа.
Густой ночной мрак окутал уже к этому времени заснувший Бакбук. Спала в своей одинокой комнате вдова Гарго, сонно ворочалась на своей перине уставшая от дневных трудов аптекарша Бамболи, которой мешал неожиданно-мощный храп ее хилого мужа; спали достойные бакбукские эскулапы, набираясь сил для прилично оплачиваемой помощи своим ближним; тихо посапывали в безмятежной, сладкой дреме местные обыватели и сплетники, так и не узнавшие, какой удивительный пациент стучался в эту минуту в двери приезжего доктора.
Где-то на соседней улице послышались шаги случайного пешехода. Тявкнула и замолкла собака. Стучавший замер, несколько секунд простоял без движения, оглянулся, быстро ударил несколько раз в двери костяшками пальцев, подождал и снова постучал. На этот раз громче и дольше.
Наконец он услышал глухо доносившиеся из дома женский и мужской голоса. Через несколько мгновений молодой женский голос спросил из-за закрытых дверей:
— Кто там?
— Откройте, пожалуйста, госпожа Попф, — ответил ей вполголоса Падреле, догадавшийся, что это, верно, и есть жена доктора, о которой он слышал от Магарафа. — Я из Города Больших Жаб… С приветом от человека, который очень интересует вашего супруга.
— Девочка?! Одна! В такую позднюю пору!.. — удивилась Береника, которую ввел в заблуждение тонкий голосок лилипута. Она приоткрыла дверь и сказала: — Входи, девочка!
Если бы в прихожей было посветлее, она бы смогла увидеть, как позеленело от этого невольного оскорбления лицо вошедшего. Но в прихожей было все же вполне достаточно света, чтобы Береника могла убедиться, что перед ней не девочка, а, очевидно, один из прежних коллег Томазо Магарафа.