БОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
Добрый Бог дает Свое Божественное просвещение тем, у кого есть благое произволение. Один судья рассказывал мне о случае, с которым ему самому пришлось столкнуться. Монастырь послал одного монаха с пятьюстами золотыми лирами для покупки земельного участка. Монах обратился к какому-то торговцу, а тот ему и говорит: «Оставь ты их мне, чего тебе их с собой таскать». Монах оставил ему деньги и в добром помысле подумал: «Какой же хороший человек, облегчил мою ношу!» Когда он вернулся, торговец не только не отдал ему пятьсот лир, но еще и говорил, что монах ему должен восемь миллионов! Несчастный монах призадумался: как ему возвращаться в монастырь?! Отдал пятьсот золотых, ничего не купил, и вдобавок с него требовали еще восемь миллионов! Дошло до суда. Судья по вдохновению задал ряд вопросов, и было доказано, что торговец не только ничего не давал монаху в долг, но еще и лиры у него взял. Я различил в этом судье состояние, которое имел пророк Даниил (см.: Дан. 13, 45–62). У него был страх Божий, и поэтому Бог просветил его, и его действия были правильными.
В ШКОЛЕ ДОБРОГО ПОМЫСЛА
Однажды ко мне в каливу пришел мальчик — ученик второго класса гимназии. Он постучал железным клепальцем в дверь калитки. Хотя меня ждал целый мешок непрочитанных писем, я решил выйти и спросить, что он хочет. «Ну, — говорю, — что скажешь, молодец?» — «Это, — спрашивает, — кал ива отца Паисия? Мне нужен отец Паисий». — «Калива-то, — отвечаю, — его, но самого Паисия нет — пошел купить сигареты». — «Видно, — с добрым помыслом ответил паренек, — батюшка пошел за сигаретами, потому что хотел оказать кому-то услугу». — «Для себя, — говорю, — покупает. У него кончились сигареты, и он как угорелый, помчался за ними в магазин. Меня оставил здесь одного, и я даже не знаю, когда он вернется. Если увижу, что его долго нет, — тоже уйду». В глазах у паренька заблестели слезы, и он — опять с добрым помыслом — произнес: «Как мы утомляем старца!» — «А зачем он тебе, — спрашиваю, — нужен?» — «Хочу, — говорит, — взять у него благословение». — «Какое еще благословение, дурачок! Он же в прелести! Такой беспутный человечишка — я его знаю как облупленного. Так что зря не жди. Ведь он, когда вернется, будет сильно не в духе. А то еще и пьяный заявится — он ведь вдобавок ко всему и за воротник не прочь заложить». Однако, что бы я ни говорил этому пареньку, ко всему он относился с добрым помыслом. «Ну ладно, — сказал я тогда, — я подожду Паисия еще немного. Скажи, что ты хочешь, и я ему передам». — «У меня, — отвечает, — есть для старца письмо, но я дождусь его, чтобы взять у него благословение».
Видите как! Что бы я ни говорил — он все принимал с добрым помыслом. Я ему сказал: «Этот Паисий как угорелый помчался за сигаретами», а он, услышав это, начал вздыхать, на глазах появились слезы. «Кто знает, зачем он за ними пошел? — подумал он. — Наверное, хотел сделать доброе дело». Другие столько читают и добрых помыслов не имеют. А здесь — ученик второго класса гимназии имеет такие добрые помыслы! Ты ему портишь помысел, а он мастерит новый, лучше прежнего, и на основании его приходит к лучшему заключению. Этот ребенок привел меня в восхищение. Такое я увидел впервые.
ВОР РАДИ ХРИСТА
Однажды утром кто-то постучал железным клепальцем возле калитки моей кельи. Было еще слишком рано, чтобы принимать посетителей. Я посмотрел в окно и увидел юношу с просветленным лицом. Я понял, что, раз благодать Божия так его «выдает», значит, он на собственном опыте пережил что-то духовное. Поэтому, хотя у меня и были неотложные дела, я оставил их, открыл ему дверь, завел в келью, принес ему воды и, видя, что в нем скрыто что-то духовное, осторожно начал расспрашивать о его жизни. «Кем работаешь, молодец?» — спросил я его. «Какая там, отче, работа, — ответил он. — Ведь я вырос в тюрьме. Сейчас мне двадцать шесть лет, и большую часть своей жизни я провел там». — «Что же ты такое натворил, что оказался в тюрьме?» — спросил я, и он открыл мне свое сердце. «С детских лет, — начал он свой рассказ, — мне было очень больно видеть несчастных людей. Я поименно знал всех, кто страдает и испытывает нужду, — не только в нашем приходе, но и в других. Наш приходской священник и староста прихода все собирали и собирали деньги, расходуя их на строительство различных зданий, залов, на благоустройство храма и тому подобное, а бедные, нуждающиеся семьи оставались совершенно никому не нужными. Я не берусь судить, была ли действительная нужда во всех этих постройках, но просто говорю о том, что я видел множество обездоленных. Ну вот тогда я и стал тайком брать собранные на пожертвования деньги. Я брал не все, а сколько было необходимо. На ворованные деньги покупал продукты, разные необходимые вещи и оставлял это под дверями бедняков. Сразу после этого, не желая, чтобы по подозрению в краже схватили ни в чем не повинного человека, я приходил в полицию и говорил: „Я украл деньги из церкви и их потратил". Больше не говорил ничего. Меня били, называли „шпаной" и „вором", но я молчал. Потом сажали в тюрьму. Так продолжалось несколько лет. В нашем городе тридцать тысяч жителей, все они про меня слышали и иначе, как „шпаной" и „вором", не величали. А я молчал и испытывал радость. Как-то я просидел в тюрьме целых три года. Иногда меня сажали по одному лишь подозрению в краже — без вины с моей стороны, и когда задерживали настоящего преступника, меня отпускали. А если виновного в преступлении, которое я не совершал, не находили, я отсиживал в тюрьме весь полагавшийся этому вору срок. Поэтому, отец мой, я и сказал тебе, что большую часть своей жизни провел в тюрьмах».