Потом началась странная «игра на нотах» между русским и саксонским дворами, а также между последними и их посольствами в Москве и Дрездене. Нотную «увертюру» открыл Август, направив к царю в Гродно специального курьера Шёнбека[61], в неблагодарную задачу которого входило объяснить Петру мотивы, по которым его посол был посажен в тюрьму. Шёнбек при выезде из Дрездена получил лишь общие инструкции, а составить подробный обвинительный акт против Паткуля ему предстояло вместе с послом Августа при царе уже упоминавшимся нами ранее фон Арнштедтом.
Если бы Август знал, кого он выбрал на роль прокурора, он бы очень удивился. Фон Арнштедт был одновременно и шокирован и возмущён тем, что случилось с Паткулем, и сразу понял всю подоплеку этого дела. Он, конечно, не мог ослушаться своего верховного сюзерена и, скрепя сердце, исполнил его поручение. Шёнбек вручил царю «наказ Августа» – документ, в котором содержался список из двух десятков (!) пунктов, по которым обвинялся Паткуль. Один только этот сугубо поверхностный факт говорил о многом и должен был насторожить царя.
Вероятно, так оно и получилось. Потому что вслед за Шёнбеком фон Арнштедт направил длинное письмо Петру Шафирову, ставшему правой рукой канцлера Головина по внешним делам, в котором фактически полностью дезавуировал официальный обвинительный акт Дрездена и ориентировал Петра и Головина о действительном положении вещей. Посол открытым текстом сообщал, что меморандум Шёнбека, лично им, фон Арнштедтом, составленный, отражал точку зрения дрезденских министров, но не его самого, потому что обвинительное заключение он писал не по велению сердца, а подчиняясь указанию Августа. Посол подробно излагал подоплёку дела Паткуля и полностью брал его под свою защиту. Он умолял Шафирова употребить всё своё влияние на канцлера Головина, чтобы вытребовать арестованного в Россию и спокойно во всём разобраться. Сам посол считал Паткуля абсолютно невиновным и заявлял, что сделает всё от него зависящее, чтобы выручить своего друга из беды. Через неделю, 14 января, посол снова пишет Шафирову и напоминает о своей просьбе держать его в курсе дела о том, какой оборот примет дело Паткуля у царя.
Фон Арнштедт был первым, кто проинформировал русский двор о деталях соглашения Паткуля с графом Штраттманом касательно перевода русского корпуса в Австрию. На основании этой информации Головин отправил графу Штраттману, обеспокоенному судьбой Паткуля и заключённого с ним договора, письмо, в котором сообщал, что Паткуль «поступил весьма противно указу: ему велено было только в крайней невозможности договариваться о перепуске войск цесарю, но прежде постановления донести и ждать указа». Вероятно, Головину надо было как-то выкрутиться перед австрийским двором за нарушение достигнутого уже соглашения, а потому он всю вину перекладывал на «стрелочника» посла. Плохо, весьма плохо представляли царь и Головин угрозу, нависшую над головой Паткуля!
А 9 января 1706 года Пётр из села Преображенского пишет письмо к А. Меньшикову в Гродно: «Посылаю к вам ведомость (известие, полученное от посла Измайлова в Копенгагене) о незапном деле, которое учинили зело жестоко против всех прав министры саксонские над Паткулем; для чего посылаю к королю о сем письмо, которое положено при сем же; и если оно застанет Вас в Гродно или по ту сторону Гродны, изволь сам королю отдать и отповедь взять». Как видим, арест Паткуля царь называет без всяких обиняков своим именем. Сквозь строки просматривается неприкрытое возмущение Петра самоуправными действиями саксонцев и желание разобраться в этом деле по всей справедливости.
В личном обращении к Августу царь выражается более осторожно и дипломатично – вероятно, он не хотел раздражать курфюрста, чтобы не навредить арестованному. В своём послании от 13 января 1706 года царь написал Августу, что «незапное арестование генерала нашего и министра фон Паткуля в Дрездене… с удивлением разсудили», но теперь от камергера Шёнбека «мы довольно уразумели в точности, по каким причинам всё указанное произошло» и заверил, что переговоры о переводе русского корпуса в Австрию «имели место вопреки его воле и общим интересам». В то же время он требовал от Августа Паткуля «без задержания здорово в Гродно или где мы случимся с Вашим величеством с письмами всеми, от него составленными и запечатанными, нам представить, дабы порядочно о всех делах от него учинённых нам выслушать».