А между тем, судьба предоставила Августу блестящий шанс закончить войну со Швецией если не победой, то хотя бы внести серьёзный вклад в её окончание. Во всяком случае, освободить от шведских войск свои владения он вполне мог.
В конце оккупационного периода, когда Карл ХII уже двинул армию в русский поход, он ехал с несколькими генералами и офицерами во главе отряда, опередив его метров на 200—300. Впереди замаячили стены Дрездена. Карл указал рукой на город и сказал:
– Ну, раз мы так близко, поедем туда, – и не дожидаясь ответа, пришпорил лошадь. Отряд остался далеко позади.
У городских ворот короля и свиту остановили и потребовали представиться. Король сказал, что его зовут Карлом, что он – драбант шведского короля, а остальные тоже назвали себя придуманными именами. Неузнанные, они въехали в Дрезден. Первым Карла ХII опознал граф Флемминг, обнаружив его прогуливающимся на городской площади. Флемминг не поверил своим глазам: зверь сам забрёл в ловушку!
Карл подошёл к Флемингу и попросил провести его к кузену Августу. Флемминг повёл шведов к цейххаузу, где курфюрст в обществе любовницы графини Козел занимался атлетическими упражнениями. Раздался стук в дверь.
– Войдите, – пригласил Август.
Карл, гремя шпорами, вошёл в зал, обнял его и сказал:
– Здравствуй, брат мой!
Если бы курфюрст захотел, он мог бы задушить кузена в своих объятьях. Но Август растерялся и стал бормотать какие-то несуразные любезности. В отличие от «Сильного», графиня Козел сохранила самообладание, она подошла к Флеммингу и шепнула, чтобы тот арестовал короля. Флемминга не надо было уговаривать, потому что та же самая мысль пришла ему голову несколькими минутами раньше. Но у труса Августа не хватило решимости.
Карл ХII догадался, о чём графиня шепчется с фельдмаршалом и сделал знак растерявшемуся Августу, чтобы тот удалил графиню прочь. Курфюрст попросил любовницу выйти. Графиня, метнув на мужчин яростный взгляд, подчинилась и вышла из зала, а суверены вышли в город и долго ещё бродили по его окрестностям. Август выступал в роли гида, а в конце прогулки проводил Карла до ворот, а потом ему подали коня, и он проехал со шведами ещё с полмили до Нойдорфа.
Когда Карл ХII соединился, наконец, со своим отрядом, офицеры его пребывали в ужасе:
– Ваше величество, вас же могли арестовать!
– Да ну уж, – улыбнулся Карл, – куда им жалким трусам!
Находившийся рядом с Августом Я. Х.Флемминг посчитал представившуюся возможность благоприятной, чтобы замолвить словечко за Паткуля, и прозондировал на этот счёт мнение бывшего пленника Августа генерала А.Б.Хорна, сопровождавшего Карла в этой поездке. Хорн отсоветовал фельдмаршала от этого «бесполезного шага», но Флемминг не послушался, и по его настойчивому совету Август предпринял робкую попытку уговорить Карла на помилование. Реакция «железной головы» была такой резкой, что разговор прервался на полуслове при одном упоминании имени Паткуля.
Когда шведский король прогуливался по улицам Дрездена, к его ногам с просьбой помиловать своего господина бросился один из слуг Паткуля, но Карл только дёрнул поводья, чтобы не задавить просителя и свернул в сторону.
В Альтранштедте решилась судьба друга Паткуля – генерала О.А.Пайкуля. О.А.Пайкуль был приговорён к смертной казни Верховным судом Швеции ещё в 1702 году, когда он, не чувствуя себя шведским подданным или чем-то обязанным Швеции, не явился с повинной по амнистии шведского короля. После пленения Пайкуля доставили в Стокгольм и держали в тюрьме. В прошении о помиловании на имя Карла ХII он указывал, что уже в 1677 году, будучи мальчиком, поступил на саксонскую службу и что если нужно, он отблагодарит шведскую корону своими услугами алхимика (Пайкуль, действительно страстный алхимик, утверждал, что нашёл секрет изготовления золота и предлагал Карлу ХII столько драгоценного металла, сколько бы ему понадобилось на продолжение войны). Английский посол от имени семьи заключённого предлагал шведским министрам большие деньги, чтобы те воздействовали на своего короля. Но они отказывались даже обсуждать этот вопрос. Они знали, что король Швеции был неумолим – ведь он из принципа никогда не менял своих решений.