Полковник Ельм немедленно приступил к исполнению приказа и стал разыскивать палача. Профессия оказалась настолько редкой в округе, что его посланцы были вынуждены вернуться с пустыми руками – крестьяне предпочитали заниматься земледелием, а не рубить преступникам головы. Наконец, шведам удалось уговорить одного крестьянина выступить в роли палача, соблазнив его деньгами. Ладно, сказал поляк, какое-нибудь колесо, а тем более топор в хозяйстве найдётся.
На следующий день, в воскресенье, в полк прибыл военный капеллан Лоренц Хаген и отслужил для солдат службу. По её окончании полковник Ельм отозвал капеллана в сторону и сообщил, что у них содержится государственный преступник, которому на завтра назначена казнь. Он об этом ещё ничего не знает – не мог бы пастор подготовить его к казни? Как зовут несчастного? Имя его Паткуль.
Воображаемое колесо жизни сомкнулось вокруг реального колеса смерти. Пастор Хаген снова встретился с Паткулем, с которым он несколько лет назад случайно столкнулся на московской улице, когда в составе шведского посольства прибыл в Россию. И вот теперь он должен проводить его в последний путь. Воистину неисповедимы пути господни!
Пастор Л. Хаген воспринял свою миссию серьёзно и основательно. Он оставил потомству свои записки, благодаря которым мы знаем теперь, как прошли последние минуты жизни нашего героя. В них Паткуль предстаёт обычным смертным со всеми человеческими недостатккми и слабостями, но как человек. Беспристрастный стиль записок Хагена с неподражаемой точностью передаёт весь трагизм ситуации, в которой оказался Паткуль в ожидании страшной казни.
В воскресенье, 29 сентября в три часа пополудни Хаген вошёл в помещение, в которой лежал обессиленный Паткуль. Рядом с ним находился дежурный офицер – вероятно, начальник стражи майор Гротхюсен. Капеллан попросил майора оставить его наедине с осуждённым – он должен говорить с ним без свидетелей. Паткуль, превозмогая слабость и тяжесть от цепей, поднялся со своего ложа и поприветствовал пастора. Хаген внимательно посмотрел на высокую мужественную фигуру Паткуля и подумал, что этот человек вряд ли нуждался в длительной подготовке для того, чтобы узнать свою судьбу. Без всяких околичностей швед сказал, что на следующий день он должен умереть.
К своему удивлению Хаген увидел, как приговорённый после этих слов бросился на своё ложе и облился слезами.
– Как, вы не ожидали этого? – удивился пастор.
– Нет, конечно, я ждал этого, – ответил Паткуль, – но смерть слишком тяжела для меня.
Возможно, Паткуль надеялся предупредить казнь смертью от истощения? Или он предчувствовал, какие страшные муки приготовил для него Карл ХII? Или его испугало роковое слово «завтра», а потому он так огорчился? Вероятно, всё вместе подействовало на него таким образом, что он потерял самообладание.
Впрочем, пишет Хаген, он быстро успокоился и «попросил Иисуса даровать ему мягкую смерть». Но Паткуль не был бы Паткулем, если бы земное в нём снова не возобладало и полностью не захватило его мятежную натуру.
В первую очередь он направил свой гнев на короля Августа и он предсказал ему скорую расплату за всё содеянное. А потом …потом его мысли вернулись вспять к тем временам, откуда всё начиналось – к редукции в Лифляндии. Напрасно пастор взывал к сознанию Паткуля думать о вечном, а не о преходящем – остановить поток обрушившихся на него слов он был не в состоянии. Они вырывались из глубины изболевшей души и сотрясали всё его немощное тело.
– Ах, мой дорогой пастор, моё сердце – сплошной нарыв, полное старой злой материи, которая не лечится, а должна выйти наружу. Позволь мне высказать всё, что наболело на сердце! – вырвалось из груди Паткуля.
– Редукция, которая многих превратила в бедных, виновата в том преступлении, которое мне приписывают, – продолжал Паткуль. А он всего-навсего боролся лишь за права своей родины. Карл ХI, по мнению рассказчика, хорошо это понимал и хвалил Паткуля за подобное усердие, но злые люди истолковали это по-своему и превратили его в преступника. Хастфер, который сначала совратил Паткуля, потом ослепил, а в конце – преследовал, во многом способствовал такому развитию событий.
Пастор Хаген молча внимал разгорячённым речам осуждённого и никак не мог отделаться от мысли: когда же Паткуль начнёт говорить о том, что его самый главный враг – он сам. Но Паткуль всё ещё не мог расстаться со своим прошлым и продолжал говорить о процессе над ним в Стокгольме 1694 года, о неблаговидной роли, сыгранной на нём прокурором Бергенхъельмом, о предательстве баронов, сваливших на него всю вину и устранившихся от ответственности. Его обвиняют в том, что перешёл на сторону противника и разжёг костёр войны.