Паткуль с Будбергом готовили документацию и на внеочередном августовском съезде дворян в Дорпате участия не принимали. Каково же было изумление участников ландтага, когда им зачитали письмо Паткуля о том, что он должен сложить с себя депутатские полномочия, потому что Совет города Риги и Старший королевский фискал – высший юрист-чиновник – обратились к графу Хастферу с требованием запретить ему выезд за пределы Лифляндии. У Паткуля, как всегда, «в запасе» оставалась ещё одна серьёзная причина, препятствующая его поездке в Швецию.
А случилось то, что Паткуль снова дал волю своему буйному темпераменту и попал под суд. В мае 1690 года Паткуль был в гостях у барона фон Менгдена в его имении Густавсхольме в предместье Риги. Гостей было много, среди них оказался и финансовый туз и покровитель Паткуля Йохан Ройтер. Паткуль, возбуждённый алкоголем и плотным обедом, рассказывал о том, как Совет Риги нечестным путём пытался «оттяпать» участок земли у какого-то помещика. Ройтер вмешался в разговор и заметил, что утверждения Паткуля не соответствуют действительности, и посоветовал ему попридержать язык. Неожиданно для всех Паткуль схватил Ройтера за волосы, выдрал целый клок из его поредевшей шевелюры и удалился прочь. Инцидент вызвал невиданный переполох в Риге и его окрестностях. Покуситься на уважаемого человека, хотя ещё и не дворянина, но твёрдого кандидата для выдвижения в дворяне – это было выше всякого понимания. К тому же Паткуль поставил на карту важную дипломатическую миссию, которую ему поручил ландтаг. И ради чего? Ради того, чтобы удовлетворить свою глухую и долго зревшую неприязнь к человеку, в унизительной и долгой зависимости от которого он находился все эти годы?
Биографы Паткуля почти единодушно склоняются к мысли, что виноват во всём несдержанный характер Паткуля: мол, несмотря на свой внешний лоск, изящные манеры и образование, в глубине души он оставался обыкновенным балтийским ландъюнкером, с ног до головы опутанный сословными предрассудками. Против такой общей оценки Паткуля возразить трудно, но к вышеописанной ситуации она вряд ли применима. Во-первых, повод для подобной возмутительной выходки практически отсутствовал. Во-вторых, физическое и душевное состояние Паткуля, судя по обстоятельствам случившегося, было отнюдь не критическим. Всё это было похоже на какую-то демонстрацию. Демонстрацию чего? Закрадывается законное подозрение: уж не намеревался ли он пойти на попятную и отказаться от депутатских обязанностей? Не прислушивался ли он к голосу провидения, предупреждавшего об опасности, подстерегавшей его в Стокгольме? Как бы то ни было, однозначных и внятных свидетельств тому, чем руководствовался Паткуль, выдирая клок волос из причёски Ройтера, история нам не оставила, и мы можем только гадать на этот счёт.
С Ройтером Паткулю устроили мировую: 2 августа в присутствии шести свидетелей в церкви в письменной форме Паткуль попросил у купца прощения. Хуже было с рижским Советом, успевшим уже начать против Паткуля судебный процесс. Как ни странно, у деятелей ландтага все эти эскапады депутата никаких подозрений по поводу его пригодности к ответственному поручению не вызвали. А если это кого-то и смутило, то вряд ли бы они стали лишать его депутатских полномочий. Все были в душе удовлетворены тем, что самим им в Стокгольм ехать не надо и представать пред грозные очи Карла ХI не понадобится
Генерал-губернатор Хастфер инцидент с Ройтером попытался использовать в целях удаления Паткуля от дела. Вероятно, уже тогда проницательный эстонец почувствовал исходящую от Паткуля угрозу безопасности государству. Но съезд во главе с маршалом так настойчиво обхаживали графа и так убедительно доказывали, что без Паткуля направлять делегацию к королю не было никакого смысла, что Хастфер вынужден был пойти на уступки. Ландтаг собрал деньги и внёс за Паткуля залог в суд, после чего королевский фискал снял свой запрет на выезд, но при условии, что по возвращении из Швеции суд над Паткулем возобновится.
Перед самым отъездом из Риги Хастфер потребовал показать ему готовые документы, а когда обнаружил среди них копию резолюции короля от 1678 года, в которой монарх обещал не затрагивать права лифляндских дворян и от которой потом отошёл, то потребовал её убрать. Возник спор, а спорить с Паткулем было трудно. В конце концов, договорились, что спорный документ поедет в Стокгольм отдельно от подготовленного комплекта, а не в качестве официального приложения к нему. Все эти, на первый взгляд, мелочи в то время носили принципиальный характер, и от их соблюдения или игнорирования мог зависеть успех всей миссии. Хастфер, вероятно, был прав в том, чтобы не показывать Карлу ХI упомянутый документ и лишний раз не раздражать его напоминанием о нарушении собственных обещаний.