Это все, что он мог сказать, и, честно говоря, я был рад этому. Но то, что он рассказал мне дальше, было столь же извращенным и ужасающим.
- Уэст пошел на войну взволнованным. Его эксперименты становились все более ужасными, он полностью утратил моральные ценности, чувство этики, - Гамильтон заново переживал это, потея, дрожа и бормоча сухим, надтреснутым голосом. - Я помню, как в больницу привезли самоубийцу. Она еще даже не окоченела, просто девушка лет семнадцати-восемнадцати, вскрывшая бритвой запястья. Уэст сделал ей укол, и она проснулась... Ее глаза открылись, в них был полный ужас. Ее лицо исказилось в крике, и она спрыгнула со стола, делая резкие движения по запястью. Она была невменяемой в момент смерти, и это все, что осталось... полное, изнуряющее безумие. Она прожила, может быть, минут десять, визжа, пуская слюни и разрывая собственную плоть. И если это был ужас, то то, что последовало дальше, было кошмаром. Уэст реанимировал жертву несчастного случая... маленького мальчика, который был гротескно изуродован... просто чтобы посмотреть, действительно ли у него получится это сделать. Я никогда не забуду эту визжащую, корчащуюся массу человеческих обломков, пытающуюся ходить с торчащими костями и расколотой головой и серым веществом, стекающим по ее агонизирующему лицу.
После этого Гамильтону понадобилась небольшая передышка.
Наконец, он сказал:
- Видите? Вот что сталось с этим блестящим человеком. Он оживлял мертвых только для того, чтобы доказать, что он действительно мог это сделать.
Я пытался заставить Гамильтона рассказать мне о моей сестре. Чтобы узнать, помнит ли он, как похищал женщин из Крайстчерча примерно в то время, когда была ограблена ее могила, но он игнорировал мои вопросы. Он дрожал и всхлипывал, разговаривая с людьми, которых там не было, очень внимательно наблюдая за тенями в углах.
Как, возможно, и они наблюдали за ним.
Хотел бы я сказать, что это ужасное маленькое повествование подошло к концу, но, увы, я еще не закончил. Я надеялся – я думаю, мы все надеялись, - что мрачное наследие Герберта Уэста кануло в небытие, но оставалась еще одна последняя мучительная глава, которую предстояло разыграть. Да поможет нам Бог, но так оно и было.
Именно детектив Хейс обратил на это мое внимание.
Хотя в этом и не было необходимости. В прошлом году или около того Болтон был поражен серией странных, необъяснимых исчезновений. И поскольку это был, по сути, маленький городок, населенный низшими слоями рабочего класса, класса, который, как правило, не доверял полиции, я не сомневался, что эти похищения продолжались гораздо дольше. Кое-что из этого Хейс признал правдой.
Но постепенно этот дьявол, который похищал людей с улицы, становился все более смелым. И на своем пути он оставлял объеденные человеческие останки. Иногда целые тела были пережеваны и изуродованы до крайней степени, а иногда после его трапезы не оставалось ничего, кроме объедков. И самое неприятное было то, что очень часто эти останки находили на крышах домов. Было даже несколько свидетелей, и все они сходились в одном: убийца был маленьким и проворным, и он проявлял почти обезьяноподобные черты... убегая прямо по стенам или по деревьям. Единственный отпечаток ноги был обнаружен в саду дома похищенного ребенка, и, судя по отпечатку, эта ступня была маленькой и деформированной, но принадлежала не обезьяне, а скорее какому-то уродливому карлику.
Снова вызвали Дерби, и этот решительный пес повел нас в оживленную погоню по городу, наконец выведя нас на грязные и гниющие улицы Ист-тауна. Если вы знаете Ист-таун только по его высоткам, таунхаусам и процветающему художественному сообществу, то вы бы не узнали абсолютные трущобы, которыми он был в 1920-х годах. Улицы без освещения, вместо дорог в основном просто грязь с ободранными гниющими бревнами, хотя было несколько колониальных и кирпичных магистралей. Весь район был грязным и вызывал клаустрофобию: скопление закрытых ставнями старинных домов, заброшенных фермерских построек, покосившихся складов и кварталов жилых домов времен 18 века. Все здания были древними, некоторые из них были на стадии разрушения; безумное одеяло замшелых крыш, узких переулков и многолюдных проспектов. Там не было ни электричества, ни газа, а воду приходилось брать из общественных колодцев. Также довольно часто там вспыхивали эпидемии брюшного тифа и гриппа.