Я видел это вместе с другими, но не был точно уверен, что это было. Оно выглядело, во всяком случае, как какой-то огромный паук-альбинос. Но это был не паук... у него была голова и четыре конечности, и это почти все, что я рассмотрел, пока Троубриджу не удалось сбросить его на пол, и мгновенно загремели выстрелы из пистолетов. Раздалось около десяти или пятнадцати выстрелов. Монстр прыгал и визжал, разбрызгивая петли мерзко пахнущей крови, но, наконец, раненый, он замер, дыша с влажным, булькающим звуком.
И вот тогда мы впервые по-настоящему хорошо его рассмотрели.
Человек?
Даже сейчас я не могу быть в этом уверен. Его тело было приземистым и толстым, странно выпуклым и покрытым плотной сеткой белой плоти, гладкой и блестящей, как полированная резина. Можно было увидеть выступающую архитектуру костей внизу, пока он задыхался в предсмертной агонии. Хотя его туловище на самом деле было не больше, чем, скажем, у пятилетнего мальчика, его конечности были совершенно непропорциональны – руки были такой же длины, как и ноги. И его лицо было... в лучшем случае квазичеловеческое. Его голова была большой и неправильной формы, челюсти лисьи и преувеличенные, с тонкими, острыми зубами. Но больше всего я обратил внимание на глаза, потому что они были огромными и немигающими, с сероватой мембраной, похожей на пятно желе.
- Убейте его, - сказал один из мужчин. - Господи, это отвратительно.
Но мы его не убили.
В этом не было необходимости, потому что он умирал сам по себе. Лежа там, запутавшись в этих вытянутых конечностях, похожих на белые плети, уставившись на нас мрачными глазами, полными невыразимой злобы, он издал хриплый, лающий звук, и из его рта хлынули огромные струи черноватой крови, как слюна. Он истекал кровью из дюжины отверстий, его вязкая жизнь собиралась вокруг него. Его руки делали нерешительные попытки отпугнуть нас, пальцы были похожи на вязальные спицы, каждая из которых была добрых десяти или двенадцати дюймов в длину.
Это было отвратительно, но в то же время странно завораживающе и, может быть, даже немного жалко. Что меня в нем заинтриговало, так это белизна его плоти, полностью лишенной пигмента, как у чего-то, вылезшего из пещеры, чего-то, рожденного во тьме. У него была лохматая грива волос, и она тоже была бесцветной.
Наконец, эти ослабленные костлявые пальцы начали бешено щелкать, царапая пол. Существо дернулось, задрожало и замерло.
Он был мертв.
Затем мы спустились в подвал. Пятеро из тех, кто был с нами, были ужасно искусаны и поцарапаны, а Троубридж погиб. Остальные из нас погрузились в эту черноту. Но лестницы не было, поэтому нам пришлось принести пожарную лестницу, чтобы спуститься.
И я по сей день жалею, что мы сделали это.
Ибо там, внизу, в этой стигийской тьме и прогорклой вони, мы нашли идеально круглую яму, вырытую в земле. Стены были сложены из кирпича, и мы предположили, что это заброшенный колодец. Когда мы опустили фонари в его пасть, со дна, возможно, в двадцати футах внизу, что-то закричало на нас.
Мы все видели его.
Но, возможно, я видел это яснее, чем другие.
Там, внизу, действительно была какая-то тварь, которая шипела и стучала зубами. Что-то бледнолицее, похожее на женщину, в хлюпающей, заразной яме из костей, разложившихся объедков и тряпья. Еe плоть свисала свободно и вздымалась, как холст, и, казалось, была примерно такой же текстуры. Еe скальп был почти безволосым, лишь несколько прядей сальных седых волос падали на мертвенно-бледное, покрытое оспинами лицо.
У неe не было глаз, только похотливые глазницы, заполненные червями.
У неe была только одна рука без плоти, и большая часть кожи с еe груди и живота была обглодана, и так я понял, что онa питалaсь самa собой. Онa попыталaсь подтянуться к нам, и мы увидели, что еe ноги превратились в костлявые культи, став жертвой, как и еe отсутствующая рука, еe омерзительного голода. Это можно было назвать, я полагаю, самоканнибализмом.
Она бушевала, брызгала слюной и плевалась в нас клубками слизи, и я знал, что если бы один из нас упал туда, она бы разделала его до костей за считанные минуты.
Да, богохульство и ужас.
И все же я знал, что это была женщина.
И это заставило меня отшатнуться от той омертвевшей, дымящейся, склепной ямы. Я едва успел отойти от нее, как ужасный подвал поплыл вокруг меня, и я вырубился начисто.
Я не помню, как Хейс и его люди вытаскивали меня оттуда. Но я помню, что я видел, и помню, что это сделало со мной. Хейс сказал, что они вылили керосин в яму и зажарили этот кошмар заживо. Другая паучья тварь присоединилась к нему во время кремации. Он сказал, что дом снесут и яму зальют цементом.