– Так он мошенничал?
– Был вынужден. Он физически не мог выполнять эту работу.
– И вы ничего не предприняли по этому поводу? Он ведь дипломированный врач, имеющий разрешение на медицинскую практику. Я думала, вы присягнули защищать граждан от преступных элементов. Это же серьезнее, чем бегать за грабителями.
– Скажите-ка мне, Глория, – прерывает меня Броди. – Если Перри Нэш испытывает патологическое отвращение к виду крови, как он, по-вашему, смог убить и расчленить Пи-Джея Баллока? Вы неплохо разбираетесь в медицине, Глория, лучше многих. Почему бы вам не объяснить мне… каким чудом он преодолел свое прошлое, чтобы выполнить действие, от которого получил бы удовольствие только нездоровый любитель кровавых бань?
– Нечего на меня обижаться, – пожимаю плечами я. – Почему бы вам с ним самим не поговорить?
– Я пытаюсь понять, почему вы ввели нас в заблуждение, не сказав такую важную вещь.
Мы пробираемся по Хэйт. «Странный Ковчег Муравьеда», «Красная Неделя», книжная лавка «Остин».
– Вы не можете разобраться с этими людьми? Уличная торговля без лицензии, а вы не обращаете никакого внимания на эти нарушения.
Меня игнорируют.
– Мы задали законный вопрос.
– А законно ли просить меня делать за вас вашу работу? Не могу, блин, в это поверить: вы ждете, что я буду заниматься изучением вашего подозреваемого?
– Но это вы предложили его кандидатуру.
– Мне не пришло в голову, что прежде чем дать вам подсказку, я должна была проверить студенческое прошлое Перри. Я думала, что стараюсь вам помочь, я считала себя добропорядочным гражданином.
– Вы старались помочь, Глория.
Мы проезжаем прямо по дорожкам парка Золотых ворот, велосипедисты бросаются от нас врассыпную. Одна девушка падает с велосипеда на мокрый тротуар, какой-то парень показывает нам средний палец. Агент Броди сохраняет спокойствие.
– Мы ценим все, что вы для нас сделали. Мы просто хотим знать, как вы узнали, что у Перри Нэша небольшие проблемы с кровью.
– Я порезалась.
– И когда это было?
– Пару дней назад.
– Вы виделись с Перри пару дней назад?
– Вы же знаете об этом, ваши люди там были. Перри предложил сходить в музей, я там нечасто бываю, да и в любом случае Перри мне симпатичен. Из него никудышный подозреваемый, за его спиной все это говорят.
– Вы порезались.
Мы подъезжаем к буйволам, они даже не смотрят в нашу сторону.
– Палец. – Я сую его под нос Броди. – Вам нужны доказательства?
– Это все?
– Там прекрасный Мазеруэлл, одна из его «Элегий» просто великолепна, я ее раньше не видела. Вам стоит туда сходить. Хотя Перри, увы, Мазеруэлла не оценил.
Мы доехали до Большой трассы, пляжи забиты безработными серферами, помешанными на своих приливах, Луне. Лунатики. Какая-то парочка машет нам руками. Броди набирает скорость. Я включаю радио. Короткие волны. Пробка в тоннеле Калдакотт… авария на Уолдо-Грейд… Названия привычные, как торговые марки, и столь же ничего не значащие. Бессмысленный набор звуков. Дневное бормотание понедельника. Я переключаю на джаз. Звучат «Гигантские шаги»,[35] но на середине агент Броди резко выключает радио. Тишина и еще раз тишина.
– Вы же понимаете, что это полностью снимает с него все подозрения, – бросает в итоге Броди. – Никто не поверит в его вину.
– И каков вердикт?
– Простите, Глория, но мы не можем позволить чинить препятствия правосудию. Вы ввели нас в заблуждение, а ФБР не любит ложных свидетельств.
– Будьте реалистом, вы так ничего и не нашли. Сперва обвиняете моего отца, несмотря на то, что в тот день его видел миллион человек, потом принимаетесь за Перри…
– Мы хотим, чтобы вы сказали нам правду, Глория. Мы считаем, что вы знаете, кто совершил убийство.
– Я не могу. Пока нет.
До публикации осталось четыре дня. Четыре дня, прежде чем история Джорджии станет моей.
– Мне нужна еще неделя. Чтобы выпустить еще один номер «Портфолио», чтобы обдумать.
– Обдумать что? – с интересом спрашивает Эммет с заднего сиденья.
– Детали, которые вы хотите узнать. Дайте мне эту неделю. Чтобы разобраться в ваших вопросах.
– ФБР не может ждать подозреваемых, следствие должно продолжаться.
– Тогда оно продолжится без меня.
– Если мы подождем, Глория, мы можем рассчитывать на признание?
– Даже лучше: на признание может рассчитывать публика.
– Два дня.
– Шесть.
– Три.
– Пять.
– Нет.
– Четыре?
– Четыре.
– В пятницу.
– В пятницу?
– В пятницу. Поверните здесь направо. – Я касаюсь руки Броди. – Вам стоит воспользоваться этими короткими каникулами: вы неважно выглядите, да и костюм пахнет плесенью.
– Такой торг против правил, но мы хотим быть справедливыми с вами, Глория.
– Почему?
– Признание нелегко дается.
Я открываю дверцу, потому что мы уже приехали к моему офису и говорить больше не о чем. Я машу Рейку и Кэтрин, которые вместе возвращаются с ланча.
– Признание? Да, полагаю, что так, – соглашаюсь я, и протягиваю Броди мигалку. Она все еще отбрасывает красные всполохи и крутится, как миксер, взбивающий молочный коктейль. – Признание всем нелегко дается.
5
Я сижу на стуле у себя в офисе, на мне белый пластиковый нагрудник, делающий меня толстой и неповоротливой, по столу разбросаны косметика и средства для укладки волос, и все они – не то, что я обычно использую. Парень по имени Паоло велит мне ровно держать подбородок. Пару минут назад он с презрительным вздохом смыл мой макияж быстрыми движениями пропитанного гамамелисом ватного шарика. Все мужчины почему-то думают, что они лучше разбираются в красоте. Адам бродит туда-сюда, иногда останавливаясь переброситься словом с фотографом; он говорит, что хочет свет сверху и не слишком сильный. Фотограф, маленький человечек с бронксским акцентом и головой, практически лишенной функциональных волос, кивает в ответ на все слова Адама, даже если они адресованы кому-то другому. Его движения точны и аккуратны, словно он мчится на большой скорости.
– Не верю, что мы на это решились, – говорит Адам моему лицу, находящемуся в плену у Паоло. – Мы делаем это и выпускаем журнал на день раньше срока, точно мало того, что мы поместим на обложку этого гребаного Перри Нэша. Глория, нашу аудиторию интересуют стиль жизни, а не стиль американского судопроизводства.
– Убийство и есть стиль жизни.
Дмитрий сказал «нет» нашей истории, даже не видя ее. Пригрозил уволить меня, если она будет опубликована. Мы сидели в его кабинете, и он мне сказал «нет».
– Что значит нет?
– Это значит Н-Е-Т, нет. Мы не будем копаться в этом дерьме. Убийство уже настолько выбило меня из колеи, что я с трудом выхожу на улицу. Рекламодатели спрашивают, когда все это закончится. Это плохо сказывается на журнале, и я не хочу иметь с этим ничего общего.
– Что плохо для журнала? Смерть Пи-Джея?
Дмитрий раздувается как лягушка.
– Глория, не играй со мной в свои гребаные игры. Я имел в виду все это дерьмо. – Он поднимает страницы со статьей, размахивает ими – знак капитуляции в военное время. – Почему ты хочешь уничтожить мой журнал? Я создал «Портфолио», в нем вся моя жизнь. Ты же главный редактор, Глория, пора бы тебе повзрослеть.
– Ты приказал мне повысить продажи, Дмитрий, ты сказал – никаких ограничений, ты же обещал. ФБР перебирает подозреваемых, как наряды в шкафу. Даже мой отец попал под подозрение, пока его алиби не подтвердилось. Почему все внимание должно доставаться им, почему все лучшие истории получают другие журналы? Почему не побить их в их собственной игре и не завоевать в то же время читателей?