Возвращаюсь к столу. Эрни уверяет, что единственное лекарство – дорогой «арманьяк», и у всех сразу же начинается зубная боль. Официантам удается убрать с нашего стола лишь далеко за полночь.
Тетя Рози уничтожила всю еду. К своему ужасу, обнаруживаю, что я сама прикончила почти половину шоколадного коктейля. К счастью, больше я ни к чему не притронулась, ни к чили-бургеру, ни к супу, ни к картошке фри, пикулям, латуку и луку. Тетя Рози подзывает официанта и велит ему положить всю эту застывшую кучу в «собачий пакетик».
– Ты совсем ничего не ешь, – говорит она мне.
Я пожимаю плечами.
– Оставь эти диеты гоям. В твоем возрасте это нездорово, у тебя от этого прекратятся менструации.
– У меня все в порядке с менструацией, тетя Рози, пора отвезти тебя домой.
– Я хочу десерт.
– Но ты уже заказывала шоколадный коктейль. Мне пора, у меня назначена встреча.
– Чарли! – кричит она. – Два банановых сплита, pronto.[44] С горячим сливочным соусом и помадкой, как обычно! Лучшего обслуживания во всем Нью-Йорке не найдешь.
– Я не буду это есть, тетя Рози.
– Знаешь, ты никогда мне ничего не рассказываешь, дорогая. Ты еще не задумалась всерьез о замужестве? Все еще работаешь? Почему ты меня не навещаешь?
Приносят банановые сплиты – огромные фаллические сооружения, поедание которых может занять целый месяц и еще полгода понадобится, чтобы прийти после этого в себя. Тетя Рози орудует сервировочной ложкой, которую припрятала от помощника официанта.
Чтобы удержать себя от поглощения чего-то еще и не пустить под откос свой день, да и всю свою жизнь, я начинаю говорить. Отвечать на ее вопросы – просто чтобы ответить. Рассказывать, почему я здесь, отчасти от скуки, но еще и потому, что это меня забавляет.
Я импровизирую.
Я сочиняю.
Я рассказываю тете Рози историю, начавшуюся с конца Пи-Джея.
7
Пи-Джей не выносил неудач. Иногда приходится защищать людей от лицемерия способами, которые они сами бы не выбрали. Репутация Пи-Джея зависела от своевременного ухода, как, разумеется, и репутация «Портфолио». Главный редактор, которого отверг «Алгонкин»? Это могло стать гибельным для «Портфолио». Увековечить Пи-Джея – значило возродить «Портфолио». Подчас смерть – лучшее подтверждение жизни. Убийство как дань уважения.
Пи-Джей никогда не противился шприцу.
– Будь хорошим мальчиком, – прошептала я в его ухо, – Скоро все закончится. – Улыбка задрожала на его губах, когда игла вонзилась в его обнаженную кожу.
Я нажала на поршень, сперва мягко, потому что так безопаснее. Чистая жидкость хлынула в вену Пи-Джея, эрекция у него ослабла, улыбка перекосилась. Несмотря на удушье, его лицо осталось строгим и печальным.
Ожидая, когда наступить смерть, я собрала вещи. Надела колпачок на использованный шприц и опустила его в пластиковый пакет, чтобы сжечь, когда все закончится. Так я распорядилась со всеми возможными уликами: ампулы норкурона, скальпель, кровь. Увы, я не могла проделать это с самим Пи-Джеем – а ведь он, будучи редактором и человеком крайне аккуратным, предпочел бы кремацию.
ФБР дотошно выискивает улики. Волосы – улика. Волосы, волокна одежды, даже грязь из пупка. Утром я тщательно вымылась. Побрила ноги и подмышки, сбрила волосы на лобке.
Пи-Джей заблуждался: я отнюдь не хладнокровна.
У себя в кабинете я сняла перчатки и разделась. Улики могут появиться с двух сторон – плохо, если на тебе найдут кровь жертвы, и так же плохо, если найдут твою кровь на жертве. Кровавые пятна. Работников химчистки могут допросить в суде.
Без пиджака, рубашки и лифчика было холодно, соски отвердели, как ластики, но я не собиралась сдаваться. Я расстегнула юбку, скатала с ног чулки, наблюдая, как кожа съеживается там, где растут волосы. Гусиная кожа, пупырышки. У меня они появлялись чаще, чем у других, в школе надо мной смеялись из-за этого, обзывали «тетушкой Роди».[45]
Я принесла из дома пару больших пластиковых пакетов и, чтобы не разносить кровь между кабинетами, обмотала ими свои дешевые мокасины. Заколола волосы антикварной черепаховой заколкой, потом надела пластиковую шапочку и натянула на руки перчатки. Мои действия отражались в оконном стекле. Будто кино, фильм с Лидией Бек.
В кабинете Пи-Джея я размотала брезент, растянув его от одной стены до другой. Его хватило почти до стола.
Брезент потрескивал под моими ногами, точно телефон при плохой связи, а когда я встала на колени, меня слегка ударило током: моя кожа была наэлектризована. Я взяла в ладони запястье Пи-Джея, коснулась большим пальнем его локтевой артерии – ничего. Приложила ухо к его грудной клетке – никакого биения.
Отсутствие эмоций не обсуждалось, слезы – тоже улика. Я нашла в кладовке коробки и сложила их рядом с Пи-Джеем. Коробки, упаковочная пленка, пенопласт и пластиковые пакеты для мусора из шкафчика уборщиц – новый дом для Пи-Джея. Он ведь никогда не был эстетом.
Разумеется, весь план стал возможен благодаря Майре из отдела маркетинга. Майра и ее почтовые наклейки. Она постоянно скупает каталоги, все время заключает какие-то сделки, точно работает на Уолл-стрит, весь ее кабинет завален почтовыми наклейками. Я нашла список подписчиков «Алгонкина», который на днях вернула Пи-Джею.
Для крупных рассылок наклейки рассортированы в картотеке, это очень удобно. Пи-Джей слишком масштабен, чтобы рассылать только по одному городу. Я выбираю наклейки произвольно, приклеивая по одной на коробочку. Все конечности разлетятся на разных самолетах.
И это тоже мне на руку: «Портфолио» отсылает большие коробки по государственным почтовым тарифам, и пройдет несколько недель, прежде чем части тела достигнут своих получателей, пока их смогут опознать. За это время в голове Дмитрия укоренится идея, кем можно заменить Пи-Джея – мной.
Но тело оказалось слишком тяжелым, чтобы посылать его государственной почтой, поэтому отделу рассылки приходится пользоваться «Ю-пи-эс», так что конечности будут доставлены через три дня. Акрон, Огайо. Плейфилд, Нью-Джерси. Карсон-Сити, Невада. Я одна сохраню спокойствие в грядущей панике. Люди вскрывают гниющие ящики и вызывают местную полицию, офис «Ю-пи-эс» опечатывается и обыскивается. Звонки в ФБР, местных следователей отправляют по домам, начинается настоящая работа, я помогаю Дмитрию со всем этим справиться. Моя стратегия изменяется после столкновения с почтовыми правилами и глупостью получателей, в остальном достаточно цивилизованных, чтобы читать «Алгонкин». Я – прирожденный лидер, мое продвижение по службе так же неизбежно, как смерть Пи-Джея.
Я возвращаю не пригодившиеся тысячи наклеек. Включаю свет в кабинете Пи-Джея. Его запястье безжизненно, я поднимаю веко, поворачиваю его голову к свету. Зрачок расширен до размеров шляпки гвоздя. Он мертв, глаза всегда умирают последними.
В препарировании первый разрез – самый важный, от него зависит, как все пойдет дальше. Нерешительность опасна, робкая рука не сможет сделать чистый разрез.
Я касаюсь скальпелем левой лодыжки Пи-Джея, под нажимом скальпель входит в плоть. Белая сталь погружается, пока разрезанная кожа не скрывает ее, окрашиваясь в красный там, где прошло лезвие. Это не похоже на академическое препарирование, академиков не интересует расчлененка – ах, если б только ученые не презирали практицизм! Но мускулы – это мускулы, а кости – это кости, и, в конце концов, разница невелика.
Все выглядит аккуратнее, чем в кино: кровь сочится, как сок травмированного дерева, следуя по тропинке, пролагаемой скальпелем вокруг лодыжки Пи-Джея. Мягко, осторожно лезвие выглядывает из-под кусков кожи, будто из любопытства.
Начинается превращение. Религия отвергает тело как вместилище личности, и я это вполне понимаю. Пи-Джея уже нет, его жизнь станет воплощением идеи успеха, успеха без разочарования и крушения надежд. Кровь и внутренности – теперь это просто отходы, все заключенные в них будущие годы теперь устремляются в небытие по самому короткому пути, который я знаю. Одежда – тоже отходы, просто мокрые тряпки, кровь начинает сворачиваться, и они становятся жесткими, покрываются коркой. Свернувшаяся кровь на его белой рубашке смотрится вышивкой, фрагменты мышц поблескивают на свету, словно драгоценности.
45
Имеется в виду американская детская песенка «Пойди скажи тетушке Роди, что ее старая гусыня умерла…»