А почему бы и нет? У двух мизантропов найдутся темы для общения.
Третий брак Шулкопфа распался. Из-за женщины, более молодой, чем даже его последняя жена?
Капитан и Кребс… ну разве не прелестно? Петра взглянула на Барни Флейшера. Старик сидел, повернувшись к ней спиной. Набирал обратным концом карандаша телефонный номер. Ошибся, повесил трубку, начал набирать снова.
Петра кашлянула. Барни не обратил на нее внимание.
Вперед. Ее ждет развлечение.
Шулкопф откинулся на спинку своего «трона», обтянутого шикарной искусственной кожей, почти неотличимой от настоящей. Два других стула — для посетителей, — стоявшие обычно по обе стороны от стола, были поставлены в угол комнаты. В помещении пахло ананасовым соком, хотя никаких напитков Петра не увидела.
Когда Петра пошла к одному из стульев, Шулкопф сказал:
— Оставьте стул в покое. Петра осталась стоять.
— Вы все профукали, — сказал он безо всякой преамбулы.
Его стол был почти пуст — ни бумаг, ни фотографий, только журнал для регистрации, ручки и электронные часы, которые показывали с обеих сторон время и дату.
Он вынул из ящика сигару и зажал ее между пальцами.
В помещении курить не разрешалось, но он некоторое время поиграл с сигарой. Петра до сих пор не знала, что он курит. Кирстен курила сигареты. Может, это ее подарок?
— Вы все профукали, Коннор.
— Что я должна сказать на это, сэр?
— Вы можете сказать: «Да, я профукала».
— Что, пришло время исповеди, сэр? Шулкопф оскалился.
— Исповедь хороша для души, Коннор. Если она у вас есть. Ну, вы понимаете.
Гнев сдавил ей горло.
— Вы аморальны, разве не так?
Петра сжала кулаки. «Держи рот на замке, девочка». Шулкопф небрежно махнул рукой, словно ее сдержанность его не впечатлила.
— Вы нарушили приказ и профукали хорошо продуманную операцию.
— Извините, — сказала Петра.
— Не думайте, что вас похвалят за «Парадизо». И не рассчитывайте на публичность.
— Публичность?
— Телевизионные интервью и прочую дрянь.
— Я не возражаю.
— Да уж, конечно. Мы оба знаем, чего вам хочется.
— Попасть на телевидение?
— Любое проявление внимания. Вам оно нужно, словно наркотик, вы гонитесь за публичностью, Коннор. А научились этому у Бишопа — киноактера, мистера Крашеные Волосы. Вы с ним — Кен и Барби. Большое модное шоу. Жаль, что вы испортили хорошего детектива, такого как Шталь. По вашей милости он теперь по уши в дерьме.
Стю Бишоп был ее первым напарником в расследовании убийства. Блестящий, фотогеничный детектив. Все говорили, что он станет заместителем начальника. Он хорошо ее натренировал. У Стю была карточка гильдии киноактеров, потому что иногда он участвовал в полицейских шоу.
Бишоп вышел в отставку, чтобы ухаживать за заболевшей раком женой и кучей детишек. Упоминание его в таком контексте выглядело сейчас кощунством. Лицо Петры горело, будто она проглотила перец хабанера, глаза немилосердно щипало, но сердце уже билось ровнее. Собираясь пойти в атаку, она собрала все свои силы.
Ей хотелось вцепиться в горло подонку, но она задавила свои чувства, отбросила все эмоции.
Вспомнила слова Эрика. «Ничего не говори. Ничего не показывай».
И все же не удержалась.
— У детектива Бишопа натуральный цвет волос, сэр.
— Так и есть, — сказал Шулкопф. — Вы аморальны и угодливы, Коннор. Сначала угодливо даете средствам информации фотографию Леона, вместо того чтобы сделать все как положено. Затем игнорируете инструкции специализированного полицейского подразделения и делаете свою собственную маленькую игру. Ищете жареного? Вы освобождаетесь от работы. Без оплаты. Оставьте ваше оружие и жетон сержанту Монтойя.
Петра попыталась пронзить его взглядом. Он не реагировал, открыл ящик стола, стал шелестеть в нем какими-то бумагами.
— Это несправедливо, сэр, — сказала она.
— Да-да, да-да. Идите.
Повернувшись, чтобы идти, Петра обратила внимание на большие цифры на его настольных часах. Сегодняшняя дата — 24.
До 28 июня осталось четыре дня, а ее отстранили от дел. От ее файлов, телефона, доступа к базам данных. От Айзека.
Ладно, она приспособится. Позвонит в телефонную компанию и попросит, чтобы звонки переадресовывали на ее домашний телефон. Возьмет все, что нужно, из стола и будет работать дома.
Петра Коннор. Частный детектив. Абсурд. Затем она подумала об Эрике, который решил действовать самостоятельно.
— Прощайте, — сказала она капитану.
Звучание ее голоса заставило его поднять глаза.
— Что смешного?
— Ничего, сэр. Наслаждайтесь своей сигарой.
Когда она вернулась к столу, на нем уже ничего не было, даже журнал исчез, на котором сидела Кребс. Петра дернула ящик. Заперт. Ее ключ не подошел.
И тут она увидела: новый, блестящий медный замок.
— Что за…
— Шулкопф пригласил слесаря, пока вы были у него в кабинете, — пояснил Барни Флейшер.
— Ублюдок.
Старик встал, оглянулся, подошел поближе.
— Встречайте меня внизу, у черного хода. Через две минуты.
Он вернулся к своему столу. Петра вышла из комнаты, спустилась по лестнице на нижний этаж. Менее чем через минуту послышались медленные шаркающие шаги, и появился Барни. На нем была твидовая спортивная куртка, а через руку перекинут длинный плащ.
Мятый серый дождевик, который он всегда держал в шкафчике. Как-то раз она видела его повешенным на спинку стула Флейшера, но ни разу не видела, чтобы он его надевал. Сегодня-то уж его надевать ни к чему. Солнце обжигало с самого утра, столбик термометра подбирался к тридцати градусам.
Старик, похоже, готовился к зиме.
Он остановился в трех ступеньках от нижней площадки, посмотрел наверх. Потом развернул плащ и подал ей полдюжины синих папок.
Добблер, Солис, Лэнгдон, Хохенбреннер… все шесть.
— Подумал, что они вам могут понадобиться.
Петра взяла папки и поцеловала Барни в пергаментные губы. От него пахло луковым рулетом.
— Вы — святой.
— Да, иногда меня так называют, — сказал он и, посвистывая, пошел вверх по ступеням.
Дома она убрала мольберт и краски и устроила рабочее место на кухонном столе.
Сложила дела в стопку, вынула блокнот, достала новую записную книжку и ручки.
Эрик оставил ей в кухне записку:
П.
Квартира у Паркера до???
Люблю, Э.
«Люблю…» Тут же защемило сердце.
Надо сосредоточиться на том, что она может держать под контролем. Петра начала с телефонной компании, попросила переводить телефонные звонки ей домой. Женщина-оператор начала разговор дружелюбно, но после паузы, длившейся несколько секунд, изменила свое отношение.
— Номер, с которого вы просите переводить разговоры, принадлежит полицейскому участку. Мы не можем оказать вам эту услугу.
— Я — детектив лос-анджелесской полиции, — сказала Петра и прочитал номер своего жетона.
— Сожалею, мадам.
— Могу я поговорить с кем-то другим?
— Пожалуйста, передаю трубку начальнику. Подошла женщина, судя по всему, постарше, в ее голосе
звучали стальные нотки, под стать была и манера говорить.
Тот же ответ: переводить телефонные звонки они не станут.
Петра повесила трубку и подумала, что, наверное, она сама себе только навредила.
Может, такова воля судьбы? Даже если так, она будет работать над делом 28 июня. Иначе она сойдет с ума.
Петра взяла банку колы. Прихлебывая, стала пролистывать свои записи. Звонки, которые она сделала в пятницу.
Подруги Марты Добблер. Доктор Сара Касагранде в Сакраменто, Эмили Пастерн — в Долине.
Та Эмили, у которой лаяла собака.
На этот раз женщина ответила. Шума в квартире не было. Голос был по-прежнему веселый, пока Петра не сказала ей, в чем дело.
— Марта? С тех пор столько лет прошло…
— Шесть лет, мадам. Мы решили взглянуть на дело свежими глазами.