Разве он не был теперь сообщником Эмила Савы в его преступных деяниях? Разве не он доказывал в одной из статей, что город только выиграл от продажи бесплодного, иссохшего Кэлимана, перешедшего в собственность нефтяного акционерного общества «Пискул Воеводесей»? Иордэкел Пэун никогда ни у кого ничего не просил. И когда единственный раз обратился к согражданам, то сделал это ради их блага, ради радости их очей, предлагая им засадить бесплодные склоны лесом, вернуть холму облик времен гетмана Митру. Дело было сделано. Деньги собраны. Составлена программа великого праздника леса. Но господин Эмил Сава хотел иного и решил по-своему. Сегодня Кэлиман принадлежит его акционерному обществу и Иордану Хаджи-Иордану, великому финансовому разбойнику из столицы. И Тудор Стоенеску-Стоян чувствует, какой усталой, вялой и холодной становится мягкая ладонь старика, когда он протягивает ему руку при встрече.
Ученик Джузеппе Ринальти сложил письмо, спрятал его в твердую обложку латинской книги и, прежде чем проститься, непременно захотел упомянуть еще одну подробность, для него весьма важную:
— Я показал его и дяде Карло! Он был рад необычайно. Ах, господин Стоян, дядя Карло совсем другой человек. Не подумаешь, что в его жилах течет та же кровь, что и у отца. Он уже три раза побывал в Италии. Купил себе в Падуе дом. Там он хочет поселиться в старости… И дети его, мои кузены, учатся на родине… А я всего этого и не знал, мне даже в голову такого не приходило, господин Стоян! Слишком это прекрасно!
Джузеппе Ринальти ожидал, что учитель выразит удивление или хотя бы проявит интерес.
Но Тудор Стоенеску-Стоян вздрогнул от колющей боли в сердце. Он ничего не слышал, ни к чему не выказал интереса. Еще не видя, почувствовал, что приближается Адина Бугуш. Она была где-то тут, близко. Вот-вот появится в конце улицы — здесь или в том конце. И он не будет знать, что делать — остановиться или пройти мимо с притворно-озабоченным видом.
— Я надоел вам, господин Тудор Стоенеску-Стоян? Но осталось совсем недолго ждать. Осенью вы окончательно избавитесь от меня. И вы, и синьор Альберто…
Ученик удалился, сквозь куртку прощупывая на груди твердую обложку книги с двумя письмами Габриеле д’Аннунцио.
Он повернул к площади Мирона Костина. Там, на заросшем лопухами пустыре, который вплоть до прошлой зимы по праву считался самым подходящим местом для мусорной свалки и кладбищем для собак, кур и кошек, — теперь пять десятков чернорабочих: каменщиков, плотников и каменотесов — возводили здание Административной Палаты. Это тоже было знамением времени и победой господина Эмила Савы! Вот уже двадцать лет то и дело составлялись туманные проекты; ассигновались неопределенные суммы; перед каждыми выборами все партии давали в своих манифестах неопределенные обещания насчет закладки первого камня. Дело оставалось за предприимчивым человеком! Господин Эмил Сава за месяц добился того, над чем другие безуспешно бились два десятка лет. Он выхлопотал в центре первые фонды, укрепив тем самым в уезде шаткое положение правительства, на скорую руку составленного из колеблющихся осколков других партий. Он лишил оппозицию наиболее эффектного из пунктов программы городского благоустройства. На неопределенные манифесты ответил лесами, возведенными на строительной площадке за какую-нибудь неделю. Причем, в соответствии с его давней и проверенной тактикой, «удар» был и на этот раз «двойным».
Он осуществил хозяйственное мероприятие, открыл эру конструктивной деятельности правительства. И в то же время включил в чрезвычайный фонд работ и цену Кэлиманова холма. Три миллиона, вырученные за его овраги и колючки, были преподнесены как дар от филантропического общества «Voevoda, Rumanian Company».
Таким образом, Палата была обязана своим созданием не столько помощи со стороны министерства, сколько прямой деловой инициативе господина Эмила Савы. Еще раз на деле подтвердились точные расчеты человека, позвякивавшего в кармане связкой ключей, символизировавших его многочисленные обязанности, должности и интересы.
Упрямые клеветники вроде Григоре Панцыру и Пику Хартулара могли себе сколько угодно злословить за столиком пескарей; вчерашние товарищи, наивные недоумки вроде Атанасие Благу и Санду Бугуша могли высказывать свое негодование кому угодно, если у того было время их слушать. Административная Палата вырастала у всех на глазах, и ее открытие будет означать для господина Эмила Савы славное увенчание политической карьеры, посвященной благу общества.