Разобраться во всех тонкостях и намеках Тудор Стоенеску-Стоян, конечно, не мог, однако ему стало ясно, что он вступил во владения азиатского сатрапа, который единолично вершит суд и расправу, и никто ему не указ.
То и дело слышится один и тот же припев:
— Да пойми! Кто осмелится ему хоть слово в лицо сказать? Этот мошенник господин Эмилаке всех прибрал к рукам. Пикни кто-нибудь, а ему в ответ: «А-а-а, это ты? Так это тебе вздумалось подымать шум? Отлично! А возьму-ка я расчетную книгу да и загляну, что в ней на твой счет записано?» Что же там записано? — А что надо, то и записано. Тот, кто однажды поднял шум, в другой раз не пикнет…
Затем разговор перекидывается на телеграммы, только что опубликованные в газетах, Тудор Стоенеску-Стоян читал их в кафе, в Бухаресте, еще два дня назад.
Комментарии, прерываемые икотой, весьма энергичны:
— Ты знаешь, дорогой Кристаке, что́ бы я сказал этому господину Чемберлену и этому мусью Бриану, будь я в Женеве на месте Титулеску? Я бы им такое сказанул, — век бы меня помнили. Так-то, птенчик! Прошло то времечко, когда мы были маленькой страной и держались за подол старших. Нынче мы сами с усами. Понял? Так или не так, птенчик?
— Так! — кивает сидящий напротив птенчик по имени господин Кристаке, мужчина в летах, с седоватой бородкой и лысеющей макушкой.
— А коли так, то вообрази-ка себя на моем месте и ответь: что я сказал бы Бриану?..
Приятель его сидит с табакеркой в руках, тупо пяля глаза, раскрытые едва ли не шире табакерки.
Он не знает, что мог бы сказануть Бриану его друг, который, откинувшись на спинку скамьи и закатив глаза под потолок, безудержно икает в свое удовольствие. Не знает точных слов, но по его восторженной физиономии легко сделать вывод, что беднягу Бриана ждет сногсшибательный конфуз.
Уж он-то своего друга знает. Не слабак, не размазня, такой не сробеет, окажись перед ним хоть Бриан, хоть Чемберлен. В прошлую ночь на крестинах он доказал это, выложив когда в шутку, а когда и всерьез кое-какие факты насчет особы господина префекта Эмила Савы.
— Хе-хе, — рассмеялся друг, довольный, что икота, наконец, его отпустила. — Ты бы, конечно, растерялся! Ей-ей, растерялся бы… Bonjour, mussieu Бриан! Comansava, mussieu?[7] Ну и всякая там дипломатическая чертовня… Нет, сударь! Так дело не пойдет, Кристаке, сынок!.. Уж я бы раз и навсегда покончил с этими дурацкими уловками. Я бы им напрямик высказал, — так, мол, дело не пойдет. Шалишь! Баста! Знаем мы ваши франкмасонские штучки! Ваша политика, шеф, отдает временами турецкого владычества! Кого же, стало быть, вы тут одурачить хотите? У нас, у румын, есть пословица: «Не бывает, чтобы и капусту жарить с сальцем и чтоб сальца не касаться!» Не пойдет дело. Придется вам кое-чему и у нас поучиться, у la peizan di Daniub[8]. Пора бы уразуметь. Вот так, коротко и ясно!.. А коли это вам не по вкусу, коли считаете неприличным поссориться с кем надо — уступите место другому. Отойдите в сторонку, нечего дорогу загораживать! Пора, шеф, уступить место человеку дела, хватит нам болтунов вроде вас. Так-то. Вот вам и весь сказ!
Тут он с грустью поглядел в окно, и мысли его приняли совершенно иной оборот:
— Губит нас эта засуха. Продержится еще неделю — конец! Глянь-ка на кукурузу… Листья как ошпаренные.
Вдруг он повернулся к Тудору Стоенеску-Стояну и без всяких околичностей приступил к расспросам:
— Земледелец?
— Нет! — вдруг оробев, признался Тудор Стоенеску-Стоян своему попутчику, у которого, будь он на месте Титулеску, хватило бы напористости образумить самого Бриана. — Я адвокат и журналист.
— Из Бухареста небось?
— Совершенно верно, из Бухареста…
— Браво, сударь! Что ж вы сразу не сказали? Приятно собственными глазами поглядеть на чистокровного бухарестца, которого занесло сюда не иначе как желание познакомиться с нами на месте. Вот и узнаете, как мы перебиваемся в нашем захолустье, забытом богом и властями, отданном на милость господина Эмила Савы. Позвольте мне представиться первому, чтоб по всем правилам: Стэникэ Ионеску, землеплателец! Об чем и речь. О землеплательце, иначе ведь и не назовешь нынче земельного собственника, — уж так задушили его закладными да выплатами в кассу «Сельского кредита»… А это мой приятель, господин Кристаке Чимпоешу, тоже земледелец и землеплателец… Другими словами, гнет, как и я, спину на кредиторов и сборщиков налогов.