Письмо упало на колени Адины. Она подняла глаза, и взгляд ее натолкнулся на шероховатую стену Кэлимана.
Как всегда в это время дня, она поспешила к Скарлату Бугушу, искателю приключений, избороздившему весь свет, все моря, океаны и континенты. Столкнулась с накрашенной женщиной и с Бижуликэ, который лаял визгливо и задиристо.
Скарлат Бугуш уже снова ходил, в отличие от прошлого года, когда он передвигался «дыбком», как ребенок, держась за стены и спинки стульев. Он поливал огород, обирал с яблонь гусениц, сам вскапывал грядки под рассаду. Но в памяти его образовались глубокие провалы. Когда он смотрел на картонный глобус с голубыми пятнами океанов, кофейными мазками гор, зелеными саваннами и желтыми пятнами песчаных пустынь, они ничего не говорили ему. Он ничего не мог вспомнить, разве что очень туманно.
— Мне пришло письмо от подруги из Сан-Сальвадора… Помнишь, дядюшка? Из Сан-Сальвадора, где ты пробыл полгода, потому что у тебя не было денег, чтобы купить билет на пароход… Припоминаешь? И ты пошел пешком из Гондураса, от Тегусигальпы… Затем направился в Манагуа, в Сан-Хосе, а из Панамы поплыл матросом через Тихий океан в Новую Зеландию, на Сандвичевы острова…
Скарлата Бугуша, казалось, весьма удивил такой маршрут.
— Я был на Сандвичевых островах? Вот уже не знал, что существуют какие-то острова из сэндвичей… Неплохо там, должно быть, живется… Пища — прямо под ногами… А какие сэндвичи? С икрой или с ветчиной?
Адина пыталась обнаружить в глазах старика хоть проблеск иронии, хитрецы.
Но в глазах — ни малейшего проблеска. Пустота.
Скарлат Бугуш искренне напрягал память, пытаясь представить себе Сандвичевы острова, и соображал, бывают ли острова из ветчины или икры.
— На Сан-Сальвадоре… — повторила Адина.
Старик сделал знак, чтоб она дала ему сказать.
— Да, да! Сан-Сальвадор. Я охотился там на белых медведей. Жуткий холод на Сан-Сальвадоре… Я там себе палец отморозил. Вот этот…
— Ты ошибся, дядюшка. Как ты мог охотиться на белых медведей в Сан-Сальвадоре, в тропиках, у самого экватора? Палец ты отморозил на Камчатке…
Скарлат Бугуш недоверчиво посмотрел на обрубок пальца.
— Камчатка? Не знаю никакой Камчатки…
Решимость Адины Бугуш укрепилась окончательно. В этом городе, отгороженном глинистой стеною ото всего мира, у нее больше не было никого, ни единого человека, который мог бы понять ее душу, ее стремления.
— Дядюшка! — потянулась она к нему, подставляя для поцелуя лоб. — Мы, верно, не увидимся больше. Я, кажется, нашла себе дело: буду помогать владелице пансиона в Швейцарии, где я сама когда-то училась. Я уезжаю далеко и больше не вернусь никогда!..
— Все возвращаются… — заверил ее старик.
И остался один, стряхивая землю со своих обмороженных и изуродованных пулями пальцев. Он глядел ей вслед, пока она не пропала из виду. И не мог понять, как, куда и зачем могут уезжать люди.
Он покачал головой.
Да, каких только дел не бывает на свете, чудных и непонятных!..
И принялся разминать пальцами землю, готовя ямки для рассады.
На улице Адина Бугуш ускорила шаг. Она могла бы успеть к вечернему поезду. Санди вернется домой только завтра. Тем лучше! Это избавит их обоих от муки расставания, от объяснений, которые не могут ничего объяснить. Когда она входила в калитку своего дома, ей поклонился с другой стороны улицы Тудор Стоенеску-Стоян. Она отвернулась. Ей хотелось бы, чтобы последним человеком, встреченным ею здесь, оказался кто-нибудь другой. Тудор Стоенеску-Стоян уже не почувствовал колющей боли в сердце. Для него тоже все было кончено.
Он пришел сюда взглянуть в последний раз на этот сад. Увидеть стол под ореховым деревом, где сидел однажды в послеполуденный час под летним небом, затянутым тонкими, словно льняное полотно, облаками. Куда давал себе слово вернуться через много лет и, положив сигарету на край пепельницы и бросив взгляд на вершину Кэлимана, поросшую дубами и платанами, поведать своим первым и лучшим друзьям в этом усыновившем его патриархальном городе о метаниях и паденьях своей души — пока он не преодолел их, пока не одолел самого себя. Теперь этому уже не суждено сбыться, равно как и надежде на то, что Кэлиманов холм увидит когда-нибудь молодую поросль дубов и платанов.
И он тоже ускорил шаг. И его тоже что-то ожидало.
Точнее, кто-то.
Подруга, которую выбрал для него господин Эмил Сава, — дальняя родственница госпожи Ортансы Сава; правнучка богатого выскочки Лаке Урсуляка, народившего за десять лет пять дочерей. Помолвка должна была состояться через две недели. Он ждал этого с тем же равнодушием, с каким прикоснулся, целуя, к ее мягким губам. Вся его подлинная сущность, добрая или плохая, однако способная чувствовать укоры совести и принимать ответственные решения, окончательно оставила его. Осталась там, за столом под ореховым деревом, в тот послеполуденный час под летним небом, затянутым тонкими, словно льняное полотно, облаками, — осталась, чтобы распасться, раствориться и улетучиться навсегда.