— И господин Магыля был! — отметил, поворотившись на козлах, Аврам. — Вы его тоже видели, господин Сэндел?
— Давай погоняй!
Пролетка тронулась.
Только теперь вопрос, казалось, достиг ушей Санду Бугуша и обрел смысл. И тот ответил — но не бородатому извозчику, а другу:
— Конечно, видел! Конечно, и Магыля тоже был. Сегодня это имя тебе ничего не говорит. Но с историей Магыли ты познакомишься, когда месяца через три узнаешь все, что полагается знать в таком вот городке.
— Вряд ли… У меня нет ни сыщицких наклонностей, ни любопытства старой девы.
— Чтобы узнать все это, тебе не потребуется ни того, ни другого. Здешние истории не нужно выведывать. Они приходят сами, стучатся в дверь, врываются в окна, влетают в дом, в уши, в память.
— Значит, мне придется затворить двери и окна, заткнуть уши.
— Зачем? Напротив, мой тебе совет — слушай и отбирай. Отбирай то, что представляет хоть какой-то интерес, не опускаясь, разумеется, до пошлой и подлой нескромности. И тогда тебе откроются драмы, о которых ты и не подозревал. Я уже раз сто повторял это Адине, а она пожимает плечами и смеется. Вот так ты и познакомишься с историей этого Магыли и дочерей Трифана.
— Я не горю желанием ее узнать. С меня довольно и собственного воображения… — произнес Тудор Стоенеску-Стоян с некоторым вызовом.
— Э, нет! Позволь!.. — возразил его друг с тюленьими усами. — Уверяю тебя: действительность не так уж сильно отстает от воображения. Позволь, я тебе ею попотчую. Как видишь, я не могу удержаться от соблазна и хочу опередить других. Изложу тебе мою версию. У Тудосе Трифана было четыре дочери. Старшую похоронили три года назад. Вторую хоронят сегодня. Осталось в живых две. Они последуют за первыми с интервалом в два-три года… Чахотка не шутит с бедняками. Если уж свила гнездо в доме, то не уйдет, покуда не кончит дела… Вдовый Тудосе Трифан растит своих дочерей по своему разумению, на ничтожное жалованье мелкого служащего примэрии. Учит их в школе. Отказывает себе в еде, чтобы накормить их. В одежде, чтобы нарядить их… А в возрасте семнадцати — восемнадцати лет провожает на кладбище на этом белом катафалке, на который ему, наверное, удалось добиться подписки со скидкой.
Это рок! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. А Магыля, — чужак, явившийся бог весть откуда, — безнадежно влюбляется в каждую из них по мере приближения ее смертного часа. Сейчас он провожает в могилу вторую. Через год или два за нею последует третья. Насколько я слышал, уже и эта третья начала кашлять и харкать кровью. Вот тебе мой рассказ и моя версия! Действительность, которая не нуждается в помощи воображения и превосходит его. Каких только нет людей и судеб! У нас ты сможешь разглядеть их вблизи. Уверяю тебя — эта привилегия не всегда утешительна…
Санду Бугуш снял шляпу и отер со лба пот.
Заглянул другу в глаза — нет ли в них иронической усмешки, не слишком ли он поторопился, знакомя его с хроникой своего патриархального города.
Но Тудор Стоенеску-Стоян не усмехался. У его старого школьного и университетского товарища, с которым они снова вместе, — дар облагораживать все мелкое и пошлое, чем полна жизнь, страсть разгадывать смысл побуждений и оправдывать человеческие поступки, такие путаные и, на первый взгляд, необъяснимые. Тудору было хорошо рядом с ним. Рядом с ним он чувствовал себя сильнее и старше. И только одно вызывало у него недоумение: отчего природа обрекла Санду Бугуша всю жизнь нести крест столь невыгодной наружности? У него и у самого внешность, мягко скажем, серая, незначительная. Но у его друга она прямо-таки карикатурна.
И снова от сознания своего превосходства, пусть ничтожного, он ощутил гаденькое самодовольство, скрывавшееся в темных тайниках его души, там, где личинками копошились все его дурные чувства, потаенные радости и трусливые пороки. Тудор Стоенеску-Стоян хорошо знал, что пряталось в этих тайниках.