— Как! Вы знаете Теофила Стериу? Романиста? — оторвавшись от спинки кресла, в котором она полулежала раскинув руки, Адина Бугуш с нетерпеливым любопытством подалась вперед. — Что он за человек? На фотографиях лицо у него заурядное. А жаль!
— Это так. И на фотографиях, и даже в жизни лицо у него самое заурядное… Но что мы фактически имеем в виду, говоря о заурядном лице? — задал риторический вопрос Тудор Стоенеску-Стоян, с жаром беря на себя защиту в собственном деле. — Незаурядные лица бывают иногда у актеров кинематографа, а чаще — у парикмахеров, привычных к зеркалу, с помощью которого они изо дня в день отрабатывают себе интересное лицо по образу и подобию других.
— Да, у парикмахеров и коммивояжеров, — добавил из вполне понятного чувства солидарности Санду Бугуш.
— Совершенно верно, у парикмахеров и коммивояжеров… А у Теофила Стериу физиономия весьма банальная. Допустим. Но это ничуть не мешает ему глядеть на мир широко открытым, проницательным взглядом, сострадающим всему, что сокрыто в душе человеческой… Как я уже говорил, мы встретились с ним вчера в поезде. Компания во всех отношениях любопытная. Юрашку, художник…
— Вы знаете и Юрашку?
— Относительно! — продолжал лгать Тудор Стоенеску-Стоян, упоенный успехом, который достался ему так дешево. — Относительно… Как любой, кто утверждает, что знает его. Человек он своенравный и вроде как не в себе. Сплошные противоречия. Впрочем, что до ума — бог меня простит!.. Все, чем наделила его природа, она вложила ему в глаза и в руки. С фосфором вышло не так блестяще. Так вот, ехали мы с художником Юрашку и с лектором Стаматяном…
— Вы и Стаматяна знаете! — воскликнула в волнении Адина Бугуш. — Однако вы знаете все самое интересное, что только есть в нашей стране! И при этом хотите зарыть себя в такой дыре, как наш город! Это невообразимо! Это преступление! Санди, это останется на твоей совести. Я уверена, что только ты… Нет, такое невозможно себе представить!
— Напротив, сударыня! Это совсем просто. Санди ни в чем не виноват… Я ему признателен за то, что он помог осуществиться одной моей давней, довольно смутной мечте. Все очень просто, сударыня: я приехал работать. Столичная жизнь меня обкрадывает. Друзья, звонки, знакомства, спектакли… Сегодня вечером — приглашение на ужин. Завтра — на свидание. Послезавтра — на чай… Проходит неделя, месяц, год, десять лет. В одно прекрасное утро спохватываешься, — время ушло, а ты так и не поделился с жизнью ничем из того, что было в тебе самого лучшего…
Тудор Стоенеску-Стоян с умилением слушал собственный голос.
Теперь он говорил уже не для слушателей. В своем воображении он и впрямь казался себе жертвой зловещего стечения обстоятельств, которые до сегодняшнего дня мешали ему «поделиться с жизнью тем, что было в нем самого лучшего».
С острым чувством жалости к этой суровой и коварной судьбе он продолжал расписывать:
— Адвокат я посредственный. Диплом филолога, до сего дня мне не пригодившийся, валяется где-то на дне чемодана. Вот и весь мой багаж. Прямо скажем, не богатый… Я подумал, что с таким багажом честнее приехать сюда и здесь обеспечить себе скромное существование, без претензий, но и не тратя больших усилий, чтобы оставалось время для работы. Для того, что, казалось, погибает ко мне навсегда.
— Тогда другое дело… Понятно! Теперь я все поняла! — задумчиво произнесла Адина Бугуш, обволакивая его своим фосфоресцирующим взглядом.
— Вы согласны, сударыня, что я был прав?
— Признаю. Mea culpa…[11] Но расскажите все же, что делал Теофил Стериу? Что говорил Юрашку? Каков в дружеской обстановке Стаматян? Симпатичный человек? Я была однажды на его лекции. Он произвел на меня впечатление искусственности. Как будто слушал сам себя… Но, может быть, мне только показалось. Расскажите, пожалуйста. Я так любопытна! Так хочется услышать о ком-нибудь еще, кроме господина префекта Эмила Савы, и о чем-нибудь, кроме холма Кэлимана.
Адина Бугуш приготовилась слушать, ждала, подперев рукой подбородок, словно в театре.
Тудор Стоенеску-Стоян расправлялся со своими мнимыми приятелями безо всякой пощады, с бойкой изобретательностью, изумлявшей его самого.
— Стаматян в самом деле держится неестественно. Ему изменяет чувство меры! Однако, несмотря на этот недостаток, он преисполнен познаний и оригинальнейших мыслей. Напротив, Юрашку общие идеи совершенно недоступны. Таланта хоть отбавляй. Но до чего же с ним трудно и неловко! Любопытен, вспыльчив, хвастлив… Вчера я от него еле отвязался. Утомительный тип. Я ужасно от него устал. Тем более что целый день пробегал, прощаясь с приятелями, со знакомыми, с…