Казалось, он заинтересовался тающими кольцами дыма, по горло сытый ответами своего друга Теофила Стериу, которые, право, не заслуживали столь долгих обсуждений.
— А что он мог ответить? В конце концов, признал, что я прав. У него есть одно прекрасное качество. Он не упрям! Он, если можно так выразиться, компилятор. Во-первых, держит ушки на макушке и прислушивается к тому, что говорится вокруг. Наблюдает. Затем читает. Записывает. Типичный эклектик. Запоминает. Преобразует. Перерабатывает. Услышав где-нибудь глубокую мысль, непременно ее присвоит. Я не удивлюсь, обнаружив в следующей его книге к месту использованный случай с норвежцем Геза де Бальзака…
— Как это увлекательно! — воскликнула Адина Бугуш; подперев подбородок кулачком, она обволакивающим взглядом из-под длинных ресниц глядела на человека, у которого такие знаменитые друзья.
— Увлекательно? Да, до известного момента… — лицемерно согласился Тудор Стоенеску-Стоян. — Так называемые великие люди не кажутся уже столь интересными, когда видишь их в халате и в шлепанцах.
— Вам легко говорить! — продолжала взволнованная Адина Бугуш. — Легко, потому что жизнь избранников была для вас обыденным делом! Участвовать в обсуждении их замыслов! Быть судьей в их спорах! Узнавать свои мысли в их книгах и лекциях! Что может быть увлекательнее? Примите, сударь, мои соболезнования! Соболезнования искренние, без всякой задней мысли. Что бы ни говорил Санди о своем патриархальном городе и что бы вы сами ни думали об этой малой вселенной, где все страсти и драмы человеческие спрессованы в крохотную пилюлю. Я боюсь, что через месяц, самое большее через два, вы горько вздохнете о ваших друзьях, без которых сегодня обходитесь так легко. Мало сказать — боюсь, я уверена, что это неизбежно. Судьба… А знаете — можно даже заключить пари, раньше, чем вы думаете, вас тоже начнет душить этот холм. Эта стена между вами и остальным миром.
Адина Бугуш бросила враждебный взгляд на Кэлиманов холм, на обрывы, прорытые весенними потоками, на бесплодные склоны, которые сплошной, упиравшейся в небо стеной отделяли здешнюю вселенную от просторов далекого мира.
— Я организовал комитет! — счел своим долгом объявить Санду Бугуш. — Инициативный комитет с целью засадить лесами весь склон. В свое время холм покрывали дремучие леса, простиравшиеся на несколько десятков верст вокруг. В них и устроили засаду лучники и всадники гетмана Митру Кэлимана. Сегодня мы хотели собраться на заседание у Иордэкела Пэуна, того глухого старика, что повстречался нам по дороге. Вы еще увидите — и ты, Адина, и ты, Тудор, — насколько иначе выглядел наш город у подножья горы, заросшей дубами и платанами.
— И какое мне в этом утешение? — спросила Адина, пожав хрупкими плечами. — Что изменится? Когда я закрываю глаза… — Она опустила на миг темно-лиловые веки, отгородившись от света и внешнего мира. И подняла их с грустной, усталой улыбкой: — Знаете, сейчас, закрыв глаза, я снова увидела себя — но не здесь и не такой, как теперь. Рядом с тетей Корой. Такой, какой я была тогда. Девочкой в носках и в белых замшевых туфельках, с волосами, распущенными по плечам… Это было в Париже. Когда тетя Кора отправлялась в галерею Lafayette или Printemps[12] за своими бесконечными покупками, она всегда брала меня с собой. У нее была страсть делать покупки. Страсть, свойственная жителям больших городов с их оживленными бульварами и магазинами, огромными, словно города. Вот я поднимаюсь и спускаюсь по лестницам, вхожу и выхожу из лифтов, перехожу от секции к секции. Ноздри щекочет запах шелка, льна, бархата, лощеного голландского полотна. Слышу шорох оберточной бумаги. Голос продавщицы: Je vais vous le faire envelopper immédiatement, madame. Vous l’emporterez? C’est plus sûr à cause des fêtes[13]. Потом — улица. Особый запах бульваров, опьяняющий, словно наркотик. Светящиеся рекламы. Этот шум… Вы слышали здешнее молчание? Послушайте его, пожалуйста!.. Вам не кажется, что мы давным-давно умерли, что нас похоронили и здесь собрались только наши призраки? Отгороженные от живого мира этой ужасной стеной?
Длинные пальцы Адины Бугуш снова прижались к вискам. Затем, словно обессилев от боли, сползли по щекам к подбородку.
Будто пробудившись ото сна, она поглядела на круглый стол с кофейным сервизом, на корзину с фруктами, на игру кружевных теней, отбрасываемых листвой на полотняную скатерть. На мужа с тюленьими усами, растянувшегося в кресле. На сад с ореховыми деревьями и стену с вьющимися растениями. Взглянула поверх крыши на колокольню и на маковку церкви, покрытую ржавым железом, а еще дальше — на круглый холм, загораживавший горизонт.
13
Я прикажу вам это завернуть, мадам. Вы заберете покупку с собой? Это разумно, ведь скоро праздники…