Отсюда, с оконечности причала, дно просматривалось ещё чётче, чем в гавани. Было видно, как тысячи мальков стремительной стайкой носятся в верхнем слое воды. А ниже, над белыми камнями, круглой тенью проплывает скат.
Артур ещё раз обернулся на виллу. Ни мальчика, ни Лючии не было видно. Сбросил с себя одежду.
…Он уплывал все дальше от пирса с яхтой, от виллы, от мыса, по обе стороны которого открылись. Два залива с золотистыми песчаными пляжами, обрамлёнными ярко–зелёными соснами.
«Наконец‑то мы встретились с тобой, Средиземное море», — думал он, слизывая с губ солёные брызги.
Плыл то брассом, то на спине. Сначала вода показалась ему тёплой, но вскоре почувствовал: ледяной холод пробирает позвоночник.
Когда развернулся в обратный путь, увидел: с лестницы на причал в розовом пеньюаре сбегает Лючия.
— Уходите! — завопил Артур. — Мне надо выйти, я без ничего!
Она взмахнула огромной махровой простыней, бросила на поручень яхты и пошла к лестнице.
У Артура зуб не попадал на зуб. Забравшись на причал, наскоро обтирался простыней, натягивал липнущую к влажному телу одежду, увидел: рядом на бетоне причала стоит бутылка виски «Джонни Уокер» с надетым на горлышко стаканчиком.
«Сумасшедшая жизнь», — подумал Артур, отправляя в глотку огненную жидкость. Ему зверски захотелось есть.
— Matto![65] — раздал ось над ухом.
Обернулся. Лючия стояла рядом. Одной рукой стягивала на груди отвороты пеньюара, другую протянула к стаканчику.
— Доброе утро. Что значит «matto»? Ругаете меня матом, нехорошими словами? — спросил он, наливая виски и ей.
— Matto — тот, кому надо быть в психиатрическом госпитале. Кто плавает, когда море только пятнадцать градусов тепла.
— Так ведь тепла же! — Он смотрел, как она пьёт. Не морщась. — Вообще‑то нехорошо пить, не закусывая…
Отдавая стаканчик, она твёрдо сказала:
— Не надо никогда воспитывать, учить. Не хочу. Не люблю. Контракт? Договор?
— Контракт, договор. — Он и сам терпеть не мог, когда его воспитывали.
Лючия дотронулась до его мокрых волос, сдёрнула с поручня яхты простыню, неожиданно сильным движением заставила пригнуть голову и стала энергично вытирать её.
— Matto! — приговаривала она. — Matto!
Отвороты розового пеньюара разошлись. Тугие груди увидел он, почуял их тёплый, нежный запах.
Лючия рывком прикрыла грудь. Отрывисто проговорила:
— Катастрофа. Надо идти в дом. — И быстро пошла к мраморной лестнице.
Артур поднимался за Лючией с полотенцем, бутылкой и стаканчиком, ругал себя: «серьёзный человек, добрый. Теперь выставит, отправит куковать обратно в мой холодильник… Да я теперь без неё помру».
Мраморная лестница привела к длинной застеклённой террасе с накрытым белой скатертью столом, стульями, тропическими растениями в кадках. Оттуда через внутреннюю раскрытую дверь вошли в комнату, видимо, служившую кабинетом. Лючия забрала полотенце, виски и стаканчик, велела ждать.
Оставшись один, он огляделся. Компьютер и телефон на письменном столе, беспорядочно заваленном бланками, бумагами, на правой стене несколько старинных портретов в богатых золочёных рамах. Книжный шкаф, полки со множеством книг, на корешках которых виднелись названия на греческом, английском, итальянском и русском языках. На другой стене, над диванчиком — вид Венеции с каналами, собором святого Марка.
Из глубины дома, снизу, вдруг послышались возгласы, какая‑то возня.
Обеспокоенный этим шумом, он раскрыл дверь в коридорчик. Как оказалось, тот самый, куда слева выходила дверь комнаты, где он ночевал. А из комнаты справа вышла Лючия.
— Не показывайте себя. На острове дураки, — сказала она и стала спускаться по ступенькам.
— Меня видел мальчик, — сообщил вслед Артур.
Она обернулась. Теперь на ней был синий пиджак с золотыми пуговицами, под ним блузка с высоким воротом, синяя юбка до колен.
— Не хорошо, — нахмурилась она. — Идём тогда вместе. Приехал Филипп и его жена Поппи.
«Будто я знаю, кто такие, — думал Артур, спускаясь вслед за Лючией. — Господи, не дай мне полюбить эту женщину. Пусть будет, как она решила…»
Дверь в гостиную была распахнута. В глубине её у широкого окна между диваном и тумбочкой с телевизором пожилой человек устанавливал в кадку с песком темно–зелёную сосенку. Ему помогала невысокая седая женщина. Тут же с включённым в сеть гудящим пылесосом вертелся мальчик — убирал мусор.