И лишь в тот момент, когда вырвались эти слова, когда атласные брови Лючии сошлись к переносице и она рванулась из‑за стола, больно прижала к груди его голову, хрипло проговорила: «Не вернёшься. Будешь со мной! С мамой. Не позволю России забрать, убить… Не вернёшься!» Лишь в тот момент он понял, насколько все это серьёзно, сообразил, почему она старается не давать ему смотреть российское телевидение, без конца напоминает о своём богатстве, о том, что все эти миллионы отныне принадлежат и ему.
…Поплавок запрыгал по воде, исчез. Артур взмахнул удилищем, не без труда вытащил сразу две увесистые рыбины — кефаль и совсем незнакомую, уродливо–плоскую красноватого цвета. Он снова наживил и закинул удочку, а улов затолкал в прозрачный целлофановый пакет.
«В конце концов она права, — думал Артур. — Кому я, еврей, нужен сейчас там, в России, вместе со всеми своими писаниями? Бог зачем‑то послал мне Лючию. Отважную, лишённую ханжества. Сделала меня по–настоящему мужчиной. Любит…»
Внезапно он подумал о сходстве обстоятельств — то, как Лючия везла его в машине с приёма в мэрии, как, в сущности, сама предложила себя… И у Анны была машина и дача… Сама влюблённость этих женщин в него, не имеющего ничего, все это несло в себе некие общие черты, говорящие о чём‑то более значительном, чем простое совпадение.
…Течение его мыслей прервал прерывистый звук катящегося вниз камешка. Артур повернул голову.
Над ним на каменном откосе возвышались два оборванца. Один, лет двадцати пяти, в дырявом, прожжённом свитере, другой, помоложе, в расхристанной куртке. На обоих были мятые, покрытые пятнами джинсы, разношенные грязные кеды.
Тот, что постарше, что‑то спросил и, хотя вопрос был задан на греческом, Артур догадался: незнакомцы хотят узнать, клюёт ли рыба.
— Bad[89], — сказал он.
Оба спустились ниже, уставились на целлофановый пакет, в котором лежали рыбы.
— Fish![90] — старший указал на него, словно ловя Артура на лжи. Он почему‑то засмеялся, отчего стало видно, что у него отсутствует половина зубов.
Младший присел над пакетом на корточки. Лица этих людей были перемазаны копотью. Стало ясно: они ночевали у костра, под открытым небом. И зверски голодны.
— A present, — Артур подтолкнул пакет. — Take it.[91][92]Сидящий на корточках взглянул на старшего. И когда тот кивнул, тут же вскочил с пакетом в руках.
— English?4 — спросил старший.
— No, I am Russian.[93]
— Ты — русский?! — Подошёл ближе, криво улыбаясь протянул руку.
Артур пожал её. Поражённый не менее незнакомца, вглядывался в черты измождённого небритого лица Ни на русского, ни на грека тот, вроде, не был похож, так же как и его младший товарищ.
— А вы из какой страны?
— Албания! — с чувством сказал старший.
— Что вы здесь делаете?
Тот приложил палец к губам. И Артур пожалел о своём вопросе. Стало очевидно: перед ним люди, нелегально перешедшие границу Греции, скрывающиеся здесь на острове.
— Он тоже в школе учил русский. Махмуд, скажи!
— Владимир Ильич Ленин! — крикнул младший. Артура словно резануло по сердцу. Он притянул к себе брезентовую сумку.
— Вот вам, ребята, пакетик с крючками, вот моток лески, грузила. Сможете ловить рыбу. Удилище не обязательно. Сделайте закидушку. Что такое закидушка, знаете?
Оба закивали.
— Сколько время? — спросил старший, запихивая подарки в карман джинсов. — Одиннадцать пятнадцать, — ответил Артур.
Приятели переглянулись. Рывком взбежали на гребень мыса. Исчезли за ним. Как не были.
Артур перевёл взгляд на поплавок, который все так же торчал из вздыхающей глади воды. Поднял удилище, подмотал леску на катушку, подцепил голые, давно объеденные крючки к пробковой рукоятке. Пора было возвращаться домой.
Но странное оцепенение овладело Артуром. Он чувствовал, что подмёрз, что нужно встать, надеть куртку. Не было воли двинуться. Он попытался войти в поток мыслей, перебитый явлением албанцев. И не мог вспомнить, о чём думал. Эти несчастные парни, утащившие его улов, были такими же жертвами истории, как он сам. Только ему выпала Лючия, выпало впервые подумать о её вилле как о своём доме…
Он глянул на серое небо, прикинул, что солнце сейчас должно находиться в зените. Положил руки открытыми ладонями вверх на колени. Настроился. В центре левой ладони закололо, защекотало, словно с трудом размыкались давно сомкнутые ресницы.
— Что ты делаешь? — раздалось над ним.
Он увидел стройные ноги, одетые в короткие чёрные ботики с кнопками, юбку до колен, соболиную накидку. Лючия с изумлением смотрела на него. Поодаль на песке пляжа стоял красный «фиат» с невыключенным рокочущим двигателем.