Темнело. Старик с жаровней стоял на углу недалеко от отеля «Байрон», продавал жареные каштаны. Артур купил кулёк, протянул Лючии.
— Холодно, — сказала она. — Хочешь, пойдём, тут где‑то имеется знаменитая старая таверна. Ты устал. Грустный. Но с твоими документами будет хорошо.
— Все в руках Божиих, — отозвался Артур.
Было уже совсем темно, когда они отыскали в путанице тихих улочек освещённый фонарями вход в таверну.
Степенный метрдотель провёл через большой зал со сценой, подсадил к одному из длинных столов, за которым, как выяснилось, сидели туристы. Справа от Артура с Лючией оказались пожилые индусы — муж и жена, смуглые, сдержанные люди, одетые по–европейски. Слева — пять миниатюрных, косоглазых, чрезвычайно общительных девушек. Артур подумал, что это кореянки, но через некоторое время, заинтригованные красотой Лючии, они сообщили ей, что прибыли из Сингапура, работают там в авиакомпании.
Напротив буйствовала пёстрая группа американцев. Явным лидером её был самодовольный здоровяк, широкоплечий, коротко стриженный, то и дело поправлявший на переносице сползающие очки в толстой оправе. Американцы много пили, громко говорили. Но даже они не могли заглушить того, что творилось на сцене.
Солисты греческого ансамбля в ярких национальных костюмах отплясывали сиртаки, пели якобы народные песни — бузуки, выдавали весь набор местной экзотики для туристов. Хоть они и старались — все это было псевдоискусство.
— Извини меня, — шепнула Лючия.
Артур на миг дотронулся до её колена, погладил. То, что они оба оказались одиноки в этом многолюдий, сблизило их так, как не было до сих пор. Артур впервые почувствовал: с его плеч скатилась огромная тяжесть.
Бутылка вина, салаты, закуски — всё, что принёс им официант, до сих пор стояло нетронутым. Артур наполнил вином оба бокала.
— Excuse me, — тотчас сунулась одна из сингапурских девиц. — What country are you from?[144]
Услышав, что Артур из России, она с восторгом сообщила об этом своим подругам, и все они тоже присоединились к тосту, хором прокричав:
— Friendship![145]
Между тем на эстраде уже буйствовала рок–группа. Под оглушительный грохот орали, вихлялись, сучили руками и ногами косматые люди, потерявшие человеческий облик.
Сидящий наискось от Артура широкоплечий американец увлечённо отбивал ладонями ритм по столу. Артуру показалось, что он завистливо старается привлечь к себе внимание Лючии.
— Может быть, будем уходить? — спросила она. — Тут не хорошо.
И только Артур хотел встать, с эстрады раздался щемящий, пронзительный звук трубы. Он словно призывал остаться, словно что‑то обещал.
Трубач, безусловно, был виртуозом, чувствовал самую душу музыки. Зал притих. Лючия с Артуром остались на своих местах.
За спиной трубача начали появляться оркестранты. Когда мелодия трубы смолкла, на эстраде возник солист. Немолодой, с галстуком–бабочкой, с набриллиантиненными редкими волосами, он подошёл к микрофону, запел под оркестр.
Пел по–английски. В первую же секунду у Артура заныло сердце. Он узнал песню времён своего детства. Сквозь английский текст на волне музыки проступали давно знакомые для него русские слова: «Полюшко–поле, полюшко широко, поле, едут да по полю герои, нашей Красной армии герои…»
Широкоплечий американец, все так же отбивая ритм ладонями по столу, начал подпевать. По–русски. Выразительно поглядывал то на Лючию, то на Артура.
Потом певец исполнил «Катюшу». Девушки из Сингапура изо всех сил хлопали в ладоши, визжали от восторга, по очереди бегали в туалет.
«Цыганка с картами, дорога дальняя, дорога дальняя, казённый дом, — пел по–английски певец. — Таганка, я твой бессменный арестант, погибли юность и талант в твоих стенах…»
— Не плачьте, русский! — вдруг обратился к Артуру американец. — Я вот уехал, прекрасно живу в Бостоне без этой вашей России!
— Что вы там делаете? — Артур утёр кулаком слезу.
— Глава фирмы по производству переходников от одних компьютерных систем к другим. Имею дом, сад, бассейн, три автомашины. Получаю сто двенадцать тысяч долларов в год — вот что я там делаю! А вы не плачьте, я знаю рецепт, как вам помочь.