А война между тем идет. Но идет она не в оздоровительных центрах, а на спортивных площадках, не на лужайках, а на цементе, и воюют обрезками труб и бутылками, а в последнее время — и автоматическим оружием. Но пока она не прорвалась сквозь тяжелые дубовые двери, за которыми обсуждаются проблемы дошкольного образования и устраиваются ланчи с двумя порциями мартини, ее вроде бы и не существует.
Южные кварталы Лос-Анджелеса пылают десятилетиями, но большинство людей почувствуют запах дыма не раньше, чем пламя перекинется на Родео-драйв.
Пора определиться. Прямо сейчас. Ехать через все это в автомобиле вместе с Энджи до тех пор, пока четко не определим свое место в этой войне, пока точно не узнаем, где мы, пока не сможем, заглянув себе в душу, почувствовать удовлетворение от того, что там увидим. Однако в моей жизни все идет по кругу и возвращается ко мне нерешенным.
— Полагается спросить: «Что ты собираешься делать?», не так ли? — сказал я, тормозя перед домом Энджи.
Она взглянула на первую полосу газеты, на снимок с убитой Дженной.
— Я могу сказать Филу, что у нас срочная ночная работа.
— Да я в порядке.
— Боюсь, что нет.
— Правильно боишься. Но ты ведь не в силах проникнуть в мои сны и защитить меня там. Да и потом, я справлюсь…
Она уже вылезла из машины, но вдруг наклонилась и поцеловала меня в щеку:
— Держись, Юз.
Я смотрел, как она поднимается по ступенькам, бренча ключами, как отпирает дверь. Прежде чем она вошла, зажегся свет в гостиной и слегка разъехались шторы. Я помахал Филу, и шторы снова сдвинулись.
Энджи закрыла за собой дверь, свет в подъезде погас. Я завел машину и отъехал.
На колокольне горел свет. Я остановился перед фасадом церкви и обошел ее кругом — к боковому входу, терзаясь тем обстоятельством, что мой «магнум» лежит в сейфе полицейского управления как вещественное доказательство. Войдя, я прочел на полу: «Не стреляй. Двое чернокожих за один день — это чересчур. Подумай о своей репутации».
Ричи.
Со стаканом в руке он сидел, задрав ноги на мой стол, где стояла бутылка «Гленливета». Из моего магнитофона гремел Питер Габриэль.
— Это моя бутылка? — осведомился я.
Ричи поглядел на нее:
— Скорей всего.
— Ну что ж, угощайся.
— Благодарю вас, сэр, — сказал он и плеснул себе еще виски. — Тебе нужен лед.
Я отыскал в ящике стакан, налил двойную порцию.
— Видел? — спросил я, показывая ему газету.
— Я это дерьмо не читаю, — сказал он и добавил: — Видел.
Ричи не похож на голливудских негров, у которых кожа цвета кофе с каплей молока и газельи глаза. Он черен, черен, как нефтяная лужа, и его никак нельзя назвать красавцем — толстый, сутулый, а одежду ему покупает жена, причем она явно не чурается смелых экспериментов. Сегодня вечером, например, на нем были бежевые брюки, легкая синяя рубашка и галстучек, изображавший, казалось, взрыв на маковом поле, залитом ромом.
— Шерилинн опять ходила за покупками?
— Шерилинн опять ходила за покупками, — вздохнул он.
— Галстучек-то не в Майами брал?
Он приподнял краешек и поднес его к глазам для более пристального изучения.
— Скажи лучше, где твоя партнерша?
— Дома, с мужем.
Ричи понимающе кивнул, и мы произнесли в унисон:
— Дерьмо.
— Соберется она когда-нибудь пристрелить эту тварь? — спросил он.
— Дай-то бог.
— Когда это случится, позвони мне. Я припас для такого случая бутылку французского шампанского.
— А пока выпьем за то, чтобы это все же случилось. — Мы чокнулись, и я сказал: — Расскажи мне про Куртиса Мура.
— Слезы на глаза наворачиваются от всего, что мы пишем о нем. — Он откинулся на спинку. — Но ты все же имей в виду — его дружки наверняка захотят свести с тобой счеты.
— Большая банда эти «Рэйвенские святые»?
— По меркам Лос-Анджелеса — не очень. Но мы ведь не в Лос-Анджелесе. Человек семьдесят пять — костяк, и еще шестьдесят могут быть призваны, так сказать, из запаса.
— Иными словами, мне предстоит иметь дело с полутора сотнями чернокожих отморозков.
— Не стоит делать акцент на слове «чернокожие», Кензи.
— Мои друзья обычно зовут меня Патриком.
— А мои друзья не произносят такой мерзости, как ты сейчас.
Я был зол, я дьявольски устал, и мне нужно было на ком-нибудь выместить злость и усталость, от которых меня трясло не хуже, чем от малярии. Мне, что называется, вожжа под хвост попала, и я сказал:
— Когда узнаю, что по городу бегает с автоматами банда белых, я буду опасаться и белых тоже, Ричи. Но до тех пор…