— Нет, — сказала она, — других вариантов не было.
— Почему?
— Побывал бы у них, не спрашивал бы.
— Где — у них?
Она покачала головой, отошла к колыбели и встала рядом, скрестив руки на груди.
— Энджи, можешь взглянуть?
— Конечно.
Энджи поднялась с дивана и приблизилась к колыбели.
— Видишь, у нее на ножке какие-то красные точки? Это ее кто-то накусал?
Энджи наклонилась над колыбелью и вгляделась в малышку.
— Не думаю. По-моему, просто диатез. А почему ты не спросишь у Дре? Он же все-таки врач.
— Не слишком хороший, — сказала Аманда.
Дре прикрыл глаза и склонил голову набок.
— Диатез?
— Ну да, — сказала Энджи. — У маленьких часто высыпает.
— Что мне делать?
— Ни на что серьезное это не похоже, но я тебя прекрасно понимаю. Когда вы собираетесь в следующий раз показать ее детскому врачу?
На секунду на лице Аманды мелькнуло выражение растерянности.
— На ежемесячный осмотр нам завтра. Как ты думаешь, с этим можно подождать?
Энджи мягко улыбнулась ей и сказала, легонько коснувшись ее плеча:
— Безусловно.
С крыльца донесся резкий звук. Мы подскочили. Оказалось, это почтальон просовывал в дверную щель почту: две рекламные листовки и несколько конвертов.
Мы с Амандой одновременно бросились к двери, но я находился ближе. Я поднял с пола три конверта, все три — адресованные Морин Стенли. Здесь был счет из электрической компании, письмо из «Америкэн экспресс» и еще одно — из управления социального страхования.
— Мисс Стенли, я полагаю? — Я протянул конверты Аманде.
Она выхватила их у меня из рук.
Мы вернулись в гостиную. Дре убирал фляжку в карман куртки.
Энджи стояла, склонившись над колыбелью, и смотрела на ребенка. Ее черты постепенно смягчались, пока она не стала выглядеть на десять лет моложе. Она перевела взгляд, и жесткость вернулась на ее лицо. Теперь она смотрела на Дре и Аманду.
— После всей той брехни и полуправды, которую вы пытаетесь нам скормить с тех пор, как мы перешагнули порог этого дома, у меня к вам всего один вопрос. Почему вы все еще здесь?
— Здесь — в смысле на планете Земля? — спросила Аманда.
— Нет, здесь — в смысле в Новой Англии.
— Это мой дом. Я отсюда родом.
— Да, но ты виртуоз в подделке документов, — сказал я.
— Ну, кое-что я действительно умею.
— За тобой охотятся бандиты с горелками, а ты надеешься отсидеться в девяноста милях от них. Ты уже могла бы быть в Белизе. Или в Кении. Но ты осталась. Почему? Я разделяю недоумение своей жены.
Клер заерзала в колыбели и внезапно заревела.
— Ну вот, — сказала Аманда. — Ребенка разбудили.
Глава 20
Она отнесла ребенка в спальню, и примерно с минуту мы слышали их голоса: плач младенца и воркованье Аманды, а затем она закрыла дверь, и все стихло.
— В каком возрасте они перестают орать? — спросил Дре.
Мы с Энджи рассмеялись.
— Ты же у нас врач.
— Я всего лишь помогаю им появиться на свет. Откуда мне знать, что с ними происходит после того, как они покидают материнскую утробу?
— А разве на медицинском факультете не изучают педиатрию?
— Изучают, но это было давно. К тому же тогда это для меня была только теория. А сейчас наступила практика.
Я пожал плечами:
— Все дети разные. Некоторые уже к полутора месяцам хорошо спят.
— А с вашей как было?
— Наша почти до пяти месяцев днем спала, а ночью орала.
— Почти до пяти? Черт.
— Ага, — сказала Энджи. — А потом у нее начали зубки резаться. Это ты сейчас думаешь, что уже все видел. А на самом деле ты понятия не имеешь, что такое орущий ребенок. Я уже не говорю про отиты. Не приведи господи.
Я сказал:
— Помнишь, когда у нее оба уха воспалились и одновременно зуб лез?
— Бросьте, — сказал Дре. — Нарочно издеваетесь?
Мы с Энджи взглянули на него и медленно покачали головой.
— Конечно, в кино и в сериалах такого не показывают, — сказал я.
— Ну да. Как только ребенок по сюжету больше не нужен, его не видно и не слышно.
— А я на днях смотрел сериал. Там отец — агент ФБР, мать — хирург, а ребенку шесть лет. В начале серии они в отпуске, но без ребенка. Ладно, думаю, наверное, оставили ребенка с нянькой. Потом выясняется, что нянька работает в той же больнице, что и героиня. А ребенок где? Надо думать, ездит по магазинам. Или играет в классики на проезжей части.