— Могу тебе одно сказать. Ефим уже так облажался с этим крестом, что нам не жить. Он нас не простит. Меня уж точно.
— Ты в последнее время газеты не читала?
Она посмотрела на меня поверх чашки и покачала головой.
— Кирилл слишком увлекается своим собственным товаром. Или у него просто крышу снесло. Не исключено, что, прежде чем он доберется до тебя, успеет расшибиться в лепешку на одной из своих машин.
— С нетерпением жду этого дня. — Она скривилась. — Но даже если осуществится сказочный план, который тебе предложил Ефим… ты ведь с Ефимом его обсуждал?
— С Ефимом.
— Так вот. Допустим, мы выживем, Софи выживет, твоя семья выживет… А что насчет нее? — Она показала на Клер. Девочка, одетая в розовую кофточку с капюшоном и такие же штанишки, по-прежнему спала в автомобильном кресле. — Кирилл с Виолетой заберут ее себе. И очень быстро убедятся, что идея иметь ребенка не имеет ничего общего с реальным ребенком. Который плачет, не дает спать и пачкает подгузники, а когда ты его переодеваешь, верещит, как баньши на электрическом стуле, потому что ему не нравится просовывать голову в горловину, а другой одежды для грудничков не бывает. Допустим, Кирилл с Виолетой — парочка необузданных придурков с интеллектом недоразвитого школьника — возьмут ее себе. Предположим даже, они справятся со всеми бытовыми неудобствами, неизбежно связанными с появлением в доме грудного ребенка. Воспримут их как должное. Но неужели ты думаешь, что Кирилл, чей авторитет уже пострадал во всей этой истории с украденным у него из-под носа ребенком, будет относиться к Клер по-доброму? Что в душе он не затаит на нее зла? Тем более что в последнее время, как ты сам говоришь, Кирилл окончательно слетел с катушек. Кто поручится, что в один прекрасный день он не заявится домой, под завязку нагруженный польской водкой и мексиканским кокаином, и не пришибет Клер только потому, что той хватит нахальства заплакать от голода? — Аманда одним глотком, как виски, допила чай. — Не думаешь же ты, что я отдам своего ребенка им?
— Это не твой ребенок.
— Ты про карточку соцстрахования, которую видел вчера? Она не моя. Она ее. У меня уже есть собственная с такой же фамилией. Так что это мой ребенок.
— Ты ее похитила.
— А ты похитил меня.
Она ни разу не повысила голос, но у меня складывалось ощущение, что стены вокруг нас ходят ходуном. Губы у нее дрожали. Глаза покраснели. Руки тряслись. Я еще никогда не видел ее в таком состоянии.
Я покачал головой.
— Да, Патрик. Ты меня похитил. — Она сделала глубокий вдох носом и на секунду уставилась в потолок. — Кто ты такой, чтобы решать, где был мой дом? В Дорчестере я просто родилась. Меня произвела на свет Хелен, но моими настоящими родителями были Джек и Триша Дойл. Знаешь, что я помню из того времени, когда меня, как ты выражаешься, похитили? Семь месяцев счастья. Семь месяцев жизни без страха. Мне перестали сниться кошмары. Я не болела. Потому что, видишь ли, стоит тебе покинуть дом, в котором тараканы пешком гуляют по полу, а в раковине неделями гниют объедки, твое здоровье, как правило, значительно улучшается. Я ела три раза в день. Играла с Тришей и с нашей собакой. Каждый вечер после ужина, ровно в семь, меня переодевали в пижаму, сажали в кресло возле камина и читали мне книжки. — Она смотрела в стол и в такт своим словам кивала головой, похоже сама того не сознавая. — Аманда подняла на меня глаза. — А потом являешься ты. Знаешь, что произошло в семь часов вечера через две недели после того, как ты вернул меня в Дорчестер, а сотрудник службы социального обеспечения подтвердил, что Хелен в состоянии меня воспитывать?
Я промолчал.
— Хелен весь день пила, потому что накануне у нее сорвалось свидание. Она уложила меня спать в пять. Ей неохота было со мной возиться. А ровно в семь зашла ко мне в спальню и стала просить прощения за то, что она такая плохая мать. Ей было жалко себя, но она путала это чувство с жалостью ко мне. Пока она рассыпалась в извинениях, успела всю меня заблевать.
Аманда протянула руку за чайником. Вылила в чашку остатки чая. На сей раз дуть ей не пришлось.
— Мне…
— Не вздумай говорить: «Мне очень жаль», Патрик. Хоть от этого избавь меня.
Бесконечно долгую минуту мы сидели в молчании.
— Ты с ними еще видишься? — через какое-то время спросил я. — С Дойлами?
— Им запрещено вступать со мной в контакт. Это условие досрочного освобождения.
— Но ты знаешь, где они сейчас.
Она секунду смотрела на меня, а затем кивнула.
— Триша отсидела год в тюрьме. А следующие пятнадцать лет она находится под надзором полиции. Джек освободился два года назад. Просидел десять лет за то, что читал мне сказки и нормально кормил. Они до сих пор вместе. Представляешь? Она его ждала. — Аманда посмотрела на меня с вызовом. — Сейчас они живут в Северной Каролине, неподалеку от Чапел-Хилл. — Она распустила завязанные в хвост волосы и потрясла головой, давая им свободно упасть ей на плечи. И уставилась на меня: — Зачем ты это сделал?