Быть может, он стал слишком взрослый. Малыши ведь лучше. Малышей чем угодно можно удивить. Взять хотя бы этот пруд с рыбками, в который Роберт сейчас швырял камешки. Мама однажды поднесла Томаса к пруду и, показывая на рыбок пальцем, говорила ему: «Рыбки». С Робертом такой номер бы не прошел. И вообще, откуда брату было знать, что мама имела в виду именно рыбок, а не пруд, воду, водоросли, отражения облаков? Да и видел ли он самих рыб? Как он может понять, что слово «рыбки» означает рыб, а не какой-нибудь цвет или действие?
Когда наконец освоишь слова, кажется, что мир – это все, что можно описать. Но ведь мир – это еще и то, что описать нельзя. В каком-то смысле вещи казались более совершенными, когда он вообще ничего не мог описать. После рождения брата Роберт стал гадать, каково это – опираться только на собственные мысли. Стоит научиться говорить, тебе останется лишь без конца тасовать замусоленную колоду из нескольких тысяч слов, которыми до тебя уже пользовались миллионы людей. Бывают редкие моменты свежести, но не тогда, когда удается облечь в слова жизнь мира, а когда из этой мысленной субстанции чудом рождается новая жизнь. Однако и до того, как слова перемешались с мыслями, мир то и дело взрывался ослепительными вспышками на небосводе его внимания.
Вдруг закричала мама:
– Что вы с ним сделали?!
Роберт выбежал из-за угла террасы как раз в тот миг, когда отец вылетел из дому. Маргарет лежала на лужайке, а Томас распластался у нее на животе.
– Все хорошо, голубушка, все хорошо, – ответила она маме. – Гляньте, он уже и плакать перестал! Весь удар пришелся на мою пятую точку. Опыт и выучка что-то да значат. Я, наверно, сломала палец, но незачем беспокоиться о глупой старухе, раз малыш цел и невредим.
– Впервые слышу от вас мудрые слова, – прошипела мама, которая никогда и ни о ком не отзывалась дурно.
Она выхватила Томаса у Маргарет и осыпала поцелуями его голову. Видно было, что ее распирает злость, но по мере того, как она целовала сына, все нехорошее утонуло в нежности.
– Он цел? – спросил Роберт.
– Вроде да, – ответила мама.
– Надеюсь, с ним все будет хорошо, – сказал Роберт, и они вместе ушли в дом, оставив Маргарет лежать на земле и возмущаться в одиночестве.
На следующее утро они спрятались от Маргарет в родительской спальне. Днем отцу предстояло везти ее в аэропорт.
– Что ж, пора спускаться, – сказала мама, застегивая комбинезончик Томаса и подхватывая его на руки.
– Не-ет! – завыл папа и плюхнулся на кровать.
– Ну что за детский сад?
– Когда у тебя появляется ребенок, ты и сам начинаешь ребячиться, заметила?
– У меня нет времени на ребячество, это привилегия отцов.
– Если бы ты нашла нормальную помощницу, время бы нашлось.
– Идем! – Мама протянула папе свободную руку.
Он легонько ее стиснул, но не сдвинулся с места.
– Не могу решить, что хуже, – сказал он, – разговаривать с Маргарет или слушать ее.
– Слушать, – проголосовал Роберт. – Именно поэтому после отъезда Маргарет я буду постоянно ее изображать.
– Вот спасибо, – сказала мама. – Смотри, твоя безумная идея даже Томаса насмешила. Он улыбается!
– О нет, голубушка, это не улыбка, – проворчал Роберт, – это газы терзают его крошечные внутренности.
Все засмеялись, а мама тут же прошептала:
– Ш-ш-ш, она нас услышит!
Напрасно – Роберт твердо решил всех позабавить. Покачивая бедрами из стороны в сторону, чтобы смягчить продвижение вперед, он подплыл к маме.