Гюнтер снял крышку и сунул руки внутрь коробки, а Топорков придвинул лампу, стараясь дать как можно больше света.
Кляйн поднес руки ближе к лампе и осторожно открыл ладони. Там сидела, с любопытством водя головой в разные стороны, изумрудно-зеленая ящерка.
— Вот она — тайна Будникова!
— Ящерица? Вы не шутите?
— Он звал ее Звездочка. Говорил, что она, как путеводная звезда, проводник, ключик. Она любит есть мух и мясные колобки.
— Как вы сказали? Ключик?
— Да, ключ. Он называл ее своим ключом.
Кажется, я все же умудрился отыскать то, что столь безуспешно разыскивали покойные Борис и Финн. Ключ в моих руках! Осталось только найти ту дверь, которую он открывал.
Глава 9
Глава 9
Более всего монорельс формой напоминал сигару — длинный, вытянутый, обтекаемый вагон, с обеих сторон которого имелись кабины водителя. Маршрут у монорельса был один-единственный, и в конечной точке пути вагон не разворачивали, локфюрер* просто переходил в кабину в противоположном конце вагона, и вагон мог следовать в обратном направлении. Если нужно, к нему прицепляли дополнительные грузовые вагоны, которые потом уводили на запасные пути.
*Lokführer (нем.) — машинист
Монорельс был оборудован соляровым* мотором, но, как мне объяснил Топорков, с некоторыми важными усовершенствованиями, и был мощнее и быстрее своих собратьев. Главное — тут не были задействованы энерготанки, и это само по себе хорошо. Эта ветка использовалась исключительно для связи с Полыхаево, а вся выплавленная руда направлялась от цехов сухопутным путем к пристани, где грузилась на баржи и барки.
*Название «солярка» происходит из нем. Solarö — «солнечное масло»: так ещё в 1857 году называли более тяжёлую фракцию, образующуюся при перегонке нефти. Фракция названа так в связи с желтоватым цветом.
Мы с Глебом были единственными пассажирами, если, конечно, не считать делопроизводителя Хорькова, угрюмого Казбека и трех его бойцов, столь же молчаливых, как и их шеф.
Вид я имел ленивый и расслабленный, как и положено скучающему в провинции имперскому чиновнику средней руки. Топорков так же старательно исполнял скуку, хотя время от времени глаз его блестел, выдавая обуревавшие душу чувства.
Я меланхолично пялился в окно, разглядывая пейзаж и курил папиросу. Казбек и его люди сели чуть поодаль, строгие и молчаливые. А Хорьков, только лишь заняв свое место на лавке, тут же открыл портфель и уткнулся в какие-то бумаги.
Ящерка по имени Звездочка поселилась у меня во внутреннем кармане пиджака. Иногда я чувствовал, как она шевелится, но в целом Звездочка вела себя на удивление спокойно и попыток сбежать не предпринимала. Я не мог оставить ее в деревне, потому как не планировал туда возвращаться.
Честно говоря, вся эта история, рассказанная Гюнтером Кляйном, казалась мне весьма сомнительной. Да, я вполне верил, что Будников дал ему поручение заботиться о своем питомце — ящерке. И даже допускаю, что он называл ее «ключом»… Но этот ли «ключ» искали Борис и Финн? Не поторопился ли я с выводами? Зачем им понадобилась ящерица обыкновенная, каких тысячи в округе — выйди я сейчас из вагона и на ближайшем камне будет греться точно такая же, не отличишь.
И все же, как это ни глупо, я оставил ящерицу и спрятал ее в карман, предварительно покормив мухами, заботливо предоставленными Кляйном. Он дал мне спичечный коробок, в котором хранилось лакомство для Звездочки, и штук пять я ей уже скормил.
Впереди были видны величественные горы, мы двигались вдоль реки и ехать нам оставалось недолго. Вагон споро несся по монорельсу, солнце вовсю светило, утро выдалось жарким. В такой день хочется спрятаться в тени, попивая холодное пиво или, на худой конец, квас, а потом пойти в сад и вздремнуть часок-другой в гамаке, чтобы вечером, когда жара спадет, позвать в гости пару друзей, откупорить бутылку вина и вспомнить былые годы.
Вот только друзья мои были мертвы, вино я не любил, сада с гамаком не имел, а квас уже успел выпить за завтраком. Боковым зрением я поглядывал на Казбека. Опасный враг. Опытный, сильный, всегда на чеку. Одно хорошо — пока он меня ни в чем не подозревает. Вчерашняя наша вылазка закончилась без неожиданностей. Тем же путем мы вернулись в гостевой домик и, как мне хотелось верить, не дали наблюдателям шанса заподозрить нас в отлучке.
Долгий протяжный гудок возвестил о том, что вскоре мы прибываем в конечную точку пути. За окном замелькали бараки рабочего поселка. В основном для работы на рудниках нанимали пришлый люд, слишком уж каторжным был труд, и местные предпочитали иной, менее обременительный способ заработка. Поэтому и селили чернорабочих рядом с местом добычи — зачем тратить время на дорогу? А те из местных, кто все же трудился в горах, добирались до места с первым монорельсом еще до восхода солнца.
За рабочим поселком высились цеха медеплавильного завода, над которыми висело густое черное облако дыма.
Монорельс замедлил ход, и вскоре вагон остановился.
— Добро пожаловать на прииски господина Морозова! — делопроизводитель уже стоял рядом с нами, радушно улыбаясь. — Извольте следовать за мной!..
Следующие пару часов мы совершали экскурсию по местности: сначала неспешно прогулялись по поселку, слушая рассказы Хорькова о количестве добываемого и перерабатываемого сырья, потом заглянули в здание заводоуправления, где ознакомились с толстыми гроссбухами отчетностей, особо, впрочем, не усердствуя, после чего позволили угостить себя обедом в местной столовой.
Хорьков все бубнил и бубнил, рассказывая о малоинтересных подробностях добычи… бла-бла-бла… «более тысячи рабочих»… бла-бла-бла… столько-то пудов медной руды… бла-бла… «планируем выйти на новые мощности в течении трех лет»…
Я делал вид, что слушаю, сам же размышлял об ином. Мне бы пообщаться с кем-то из рабочих, да не с каждым, а выбрать такого, кто не побоится рассказать правду. Узнать подробности: сколько человек пропали за последнее время, были ли у них конфликты с кем-то из охраны, случались ли какие-то необычные происшествия?
Из Хорькова я таких сведений не вытяну, из Казбека — тем более. Я вообще игнорировал присутствие горцев, да и они не стремились набиться мне в собеседники. Казбек и его люди повсюду следовали за нами. Видно было, что им это глубоко не по душе, но и оставить нас без присмотра они права не имели. Пусть это и было представлено, как дружеское сопровождение, но по факту являлось неприкрытым контролем.
Отобедав и раскурив папиросу, я обратился к делопроизводителю:
— Послушайте, любезный, как бы мне ни хотелось вернуться обратно и сегодня же отбыть в столицу, но я обязан самолично посетить один из рудников. Не важно какой, пусть будет ближайший. Это обязательное условие, без выполнения которого мой отчет не примут. Предлагаю, не затягивая, завершить эти неприятные обязанности, с тем чтобы как можно скорее покончить с делами. Вы согласны, уважаемый?
— Всенепременно! Власий Ипатьевич приказал мне показать вам все, что будет вам интересно. Отсюда до ближайшего рудника с полчаса, можно пройти мимо плотины — это шедевр инженерной мысли. Десять водяных колес! А ниже — три цеха с медеплавильными печами, лесопилка, печи для обжига кирпича. Наша медь используется во всей империи, практически в каждом доме, в каждом хозяйстве!
— С удовольствием взгляну на добычу собственным глазами, вы меня заинтересовали.
Вскоре мы уже шли по поселку все тем же составом. Впереди Казбек с одним из своих людей, потом мы с Топорковым и Хорьковым, и замыкали шествие двое оставшихся горцев. Делопроизводитель все так же болтал без остановки, рассказывая историю строительства завода, сетуя на недостаток рабочей силы, переживая о том, как бы богатая порода не иссякла. Но все его рассказы сводились лишь к рудодобыче, о самоцветных камнях он не упомянул ни разу, словно их и в природе не существовало. Между тем, Глеб еще вечером рассказал мне о строжайших мерах контроля над рабочими, принятых на рудниках, в том числе о тщательных досмотрах при выходе из штреков. И о наказаниях за сокрытие найденного. Никто точно не знал, что случается с бедолагами, попавшимися на воровстве самоцветов — по официальной версии их просто гнали в шею, но, ходили слухи, что эти люди пропадали навсегда, никто и никогда их больше не видел. И тут уже вопросы нужно было задать Казбеку — он-то точно знал об их судьбе. Ничего, рано или поздно, я вернусь сюда. Сомневаюсь, что император после моего доклада оставит все, как есть. Но это потом, сейчас же смотреть в оба и запоминать…