На плоту зашептались.
С шумом ухнул в воду подмытый рекой пласт земли. Зимин спускался с горы, гремя камнями.
- Тьфу, лешман! - сказал с досадой гребец. Он подумал и стал отводить плот от берега.
- Стой! - крикнул Корж.
Трое сидевших на плоту вскочили и разом уперлись в отмель шестами. Раздалась громкая ругань.
- Назад!
- Держи чалку! - ответил гребец.
Он приподнялся и сильно взмахнул рукой. Корж растянулся за камнем. Метнулось короткое неяркое пламя. Осколки гранаты загремели по голышам.
- Наверное, "мильс", - сказал Нугис спокойно и, положив наган на сгиб левой руки, выстрелил в гребца.
Пуля высекла из воды длинную искру. Гребец засмеялся и, сильно работая веслом, повел плот к серединной струе.
Корж плюхнулся на камни и сорвал сапоги. Портянки отлетели сами при первых шагах.
- Заходим с разных сторон! - крикнул он Нугису и сразу с головой ушел в воду.
- Огонь? - спросил, подбегая, Зимин.
- Обождать. Следи за плотом. Дам сигнал.
Нугис свистнул.
- Рекс, сюда!
Из-за сопки донесся отрывистый лай. Не дожидаясь собаки, Нугис взял наган зубами за скобу и бросился в реку.
Корж плыл саженками, гулко хлопая ладонями по воде. Он не чувствовал ни холода, ни вздувшейся пузырями одежды. Плыть было легко: вода возле берега казалась упругой и плотной; при каждом ударе ноги сама река выбрасывала пловца до пояса.
Расстояние между нарушителями и бойцом сокращалось. Маленькие злые волны теснились вокруг Коржа, толкая пловца в грудь, швыряясь клочьями грязной пены. Временами из воды вдруг высовывались голые сучья или ладонь загребала пук отяжелевшей травы. Корж плыл не оглядываясь. Он слышал пыхтенье проводника, знал, что Нугис плывет следом - тяжелый, настойчивый и надежный.
Сильная струя завертела Коржа на месте. Он пробовал сопротивляться ее мягкой и властной настойчивости и вдруг почувствовал, что река сильнее его. Огромные воронки заглатывали сучья, пену, торчмя опускали на дно небольшие валежины. Одна из воронок двинулась к Коржу. Он рванулся в сторону, но руки уже не подчинялись пловцу. Мутная вода кипела вокруг Коржа; всюду вспучивались и рассыпались пузырями бугры.
Воронка поставила тело пловца почти вертикально. Несколько секунд боец крутился на месте, силясь стряхнуть с ног страшную тяжесть. Потом он увидел рядом с собой напряженное лицо Нугиса, ветку с черными листьями, обломок доски... Он вспомнил чей-то старый совет - не сопротивляться воронкам, поднял над головой руки, и сразу ровный томительный звон в ушах напомнил Коржу о глубине.
Струя протащила его по камням и выбросила на поверхность метрах в десяти от плота - оглушенного, исцарапанного, но упрямо размахивающего руками.
- Врешь! - крикнул Корж, чтобы ободрить себя.
Сквозь косую сетку дождя он видел небольшой плот, борозду от правила и силуэты застывших напряженно людей. Гребли двое. Что было сил налегали они на короткие весла, но бревна глубоко сидели в воде. Плот двигался чуть быстрее течения.
Видя, что пловец нагоняет гребцов, человек, сидевший у правила, поднялся. Был он массивен, высок и глядел на запыхавшегося Коржа сверху вниз.
- Эй, мосол! - сказал рулевой негромко. - Дай без крови уйти. - И он вытянул навстречу бойцу непомерно длинную руку.
- Брось оружие! - ответил Корж, задыхаясь.
- Эй... отстань... Окалечу.
Вместо ответа Корж повернулся на бок и пошел овер-армом [способ плавания на боку].
- Прощай, мосол, - сказал рулевой отчетливо, и на миг вспышка осветила его худое лицо.
Возле плеча Коржа взметнулись два невысоких фонтанчика. Он поспешно нырнул. Маузер так долго плевался в воду, что у Коржа еле хватило дыхания. Когда он снова поднял голову, Нугис уже обходил плот с другой стороны. Проводник шел брассом, и плечи его погружались и всплывали с удивительной равномерностью. Возле проводника, точно два косых паруса, торчали из воды уши Рекса. Ветер кидал пену в собачьи ноздри. Рекс взвизгивал от нетерпения и жался к хозяину.
- Фас! - сказал Нугис, и овчарка сразу вырвалась вперед, догнала плот и рывком вскочила на скользкие бревна.
Кто-то испуганно вскрикнул. Рычанье Рекса смешалось с разноголосой руганью.
Рулевой обернулся и разрядил в овчарку половину обоймы. Сквозь стиснутые зубы Нугиса вырвался стон; он затряс головой, точно пули вошли в его тело. Страшно было слышать проводнику затихающий голос овчарки, видеть, как бандитня добивает друга шестами. Он опустил голову ниже к воде и стал выгребать с такой силой, что от его плеч потянулись по воде две ровные складки.
- Дотявкалась, - сказал рулевой. - Кто следующий?
- Ты!
Почти не целясь, рулевой выстрелил в подплывавшего к плоту Коржа.
- Огонь! - крикнул Нугис.
Течение несло их мимо каменистого крутояра. Эхо подхватило звук выстрела, превратив его в долгую пулеметную очередь. Одновременно гулкой струей выскочил из темноты желтый огонь.
Пулеметчик Зимин, опередивший плывущих, нащупывал плот. Он бил почти наугад, ориентируясь по силуэтам и вспышкам.
Ругань умолкла. Были слышны только шум дождя и томительно близкий визг пуль...
Медленно светлела рябая от ветра река. Дождь стих, но тучи еще толпились в горах, отдаляя время рассвета.
Рекс лежал на плоту, длинный и плоский. Лапа его провалилась в щель между бревнами, вода облизывала окровавленный бок. Возле овчарки, погрузив руки в мокрую, еще теплую шерсть, сидел на корточках Нугис. Пристальными светлыми глазами он следил за движениями гребцов, нехотя макавших весла в кофейную воду. Один из них, не выдержав тяжести взгляда, отвернулся...
- Бравый был пес, - сказал он соседу.
- Молчи, - посоветовал Нугис.
Постепенно из темноты стали выступать серые лица гребцов. Третий бандит лежал ничком на мокрых бревнах, и маленький босой Корж заботливо прикрывал соломой индукторный аппарат.
Нарушители молчали. То был пестрый, непонятный народ в стеганых ватниках, ичигах и отслуживших табельный срок военных фуражках. На советской земле любой из них сошел бы за красноармейца-отпускника. Впрочем, старичок в замасленном плаще, лежавший на краю плота, был вылитый стрелочник.
Даже медный рожок и флажки торчали из порыжелого голенища. Только вместо пояска подпоясался "стрелочник" бикфордовым шнуром.
Когда Корж повернул старикашку на спину и стал разматывать шнур, нарушитель тихо шепнул:
- Может, сговоримся, служилый?
- Может, и так...
- В советских возьмешь?
- Все возьмем, - сказал Корж одобряюще. - В отряде сторгуемся... - И он уложил старикашку на бревна вниз бородой.
9
В хате птичницы Пилипенко готовились к празднику. Выстлали сени соломой первого обмолота, повесили свежие рушники. Мятою, чебрецом, опаленными морозом виноградными листьями убрали углы.
Хозяйка расщедрилась: вынула плахты, старинные, заветные, которые вешала только трижды в год: на Октябрь, сочельник и пасху. Их голубой шелк напомнил старухам о Днепре. Не сговариваясь, разом затянули песню, завезенную на Восток еще дедами.
Давно сносились свитки, шитые шелком сорочки, сбились чеботы, рассыпались, растерялись девичьи мониста. Молодежь уже не помнила, где Нежин, где Миргород, где Полтава. Только старики, собираясь по вечерам, как далекий сон, вспоминали полтавские вишенники, азовские лиманы, океанские пароходы, груженные арбами и волами. А все же то был клочок живой Украины. И мягкий говор, и песни, и степная неяркая красота женщин, и цветистые рушники, и упрямство хлопцев, и высокие арбы, и мышастые волы - все напоминало о прошлом. Кушевка считалась украинским селом.
Пограничный колхоз имени Семена Буденного ждал гостей. То была старая традиция - отмечать первый обмолот конскими скачками, кострами, полуночными песнями в затихающем поле, крепкой выпивкой в каждой избе. Всюду трещала в печах солома, ворчало сало, дым столбами подпирал вечернее небо.