Бежала с эшелона Р. Винник. Оставшиеся после ареста участники подполья продолжали сражаться с врагом на фронтах. Не все дожили до дня Победы. Мирошник погиб в боях за освобождение Днепропетровщины. Не вернулись из концлагеря Белый, Ляшенко, Лисовиков и другие» [1].
Владимир Лисовиков не был в концлагере. Как вспоминает его мать, Лисовикова Дарья Порфирьевна, Владимир Лисовиков после освобождения Новомосковска вступает в ряды советской армии и участвует в освобождении Днепропетровской области от немецко-фашистских захватчиков, включая форсирование Днепра.
Из письменных воспоминаний Лисовиковой (Сухой) Дарьи Порфирьевны:
«В 1943 году, когда наша армия освободила город от немцев, Володя вместе со своими друзьями по подпольной работе добровольно вступил в ряды Советской Армии. И уже с бойцами вместе они пошли дальше бороться с ненавистным врагом. Ещё до войны на кружке физкультуры, Володя выучил станковый пулемёт и в рядах армии он не расставался с ним. В этом году, часть, в которой служил Володя, форсировала Днепр. В одном из боёв погиб командир Гребельников. Володя принял на себя командование частью, но в бою возле села Подгорного погиб сам. Это было 24 октября 1943 года» [2].
«А вот на этих воротах я висел»
Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича (записано внуком Максимом Столяровым, литературная обработка – Валерий Потапов):
«Двадцать пятого сентября нас, подпольщиков, вместе с другими военнопленными погрузили в вагоны по 95 человек в вагон и отправили на запад. Я оказался в одном вагоне с Колей Белым. Второго или третьего октября мы прибыли в Вену. Очень красивый город! Нас вели по его улицам, где росло множество фруктовых деревьев, но, к нашему сожалению, мы ничего не могли сорвать: через каждые десять метров стоял конвоир с собакой.
Привели нас в лагерь Маутхаузен (Mauthausen). Высоченный четырёхметровый каменный забор. Ров с водой. Проволочное заграждение и три запретные зоны…
Построили нас по 10 человек и стали бить палками с двух сторон с таким расчётом, чтобы по каждому попасть…
Площадка, окружённая с обеих сторон рвами. Нужно пробежать с одного конца площадки до другого. Пока добежишь – обязан снять с себя всю одежду и бросить в эти ямы. Потом нам сдирали волосы с головы и со всех частей тела и обливали нас каким-то дезинфицирующим средством…
Врачебный осмотр, похожий на конвейер. Каждому на груди карандашом ставят знак: крест. Если красный крест, то идёшь в барак. Если синий – в лазарет. А если чёрный – идёшь в крематорий. Мне нарисовали красный крест. Завели в «баню», где пять минут обливали ледяной водой, после чего направили в карантинный блок. Блок рассчитан на 1200 человек, но нас туда набилось много больше. Чтобы всех уместить, нас уложили «валетом» и немцы ходили по нас и жестоко били всех подряд, чтобы уместить 600 человек в один ряд.
Я оказался в одном бараке с Зориным, Лещенко и Садко. Утром нас, голых, выгнали на мороз и вместо обуви выдали деревянные башмаки на ноги. Помню, плац был вымощен булыжником, на нём в такой обуви стоять было совершенно невозможно. От холода мы жались друг к другу, но нас тут же били, чтоб не группировались, и заставляли кругами бегать по плацу. В деревянных башмаках. Потом налили в миски по 250 грамм эрзац-кофе.
В обед давали суп, но меня угораздило «не так» подать повару миску и он за это ударил меня наотмашь половником. Выбил мне передний зуб. От удара и общей слабости я потерял сознание и упал. Садко не побоялся и втащил меня в строй, этим он спас меня от неминуемой смерти.
В карантине нас держали 21 день. За это время нас всех переписали. Мы с Садко записались автослесарями. Там было так: инженеров – в цеха, а остальных – в карьер. Карьер – это сто пятьдесят три ступени вниз, где кайлами отёсывали до нужных размеров камни и затем на руках тащили их наверх. Если камень оказывался испорчен, то ты получаешь 25 ударов палкой и остаёшься без обеда на неделю. Это почти верная смерть» [1].
Обратите внимание на то, какие детали запомнил Николай Тарасович, будучи в концлагере Маутхаузен. «Сто пятьдесят три ступени вниз», «250 грамм эрзац-кофе», «в карантине нас держали 21 день» и так далее.
«В лагере перемешались все национальности. – продолжает вспоминать Николай Тарасович. – Здесь были все, кроме японцев и финнов. Больше всего было испанцев и поляков. Меня, как автослесаря, перевели в мастерские «Даймлера», где за три дня пришлось освоить шлифовальный станок. Изучить станок мне помогал один чех. Напарник – немец – работал днём, а я – ночью. Время шло…