Выдавая дочь замуж, отец латает прорехи и в своем семейном бюджете. Если у него несколько дочерей, пользующихся доброй славой, красивых и работящих, которым нет отбоя от женихов, то его старость вполне обеспечена. Туговато приходится крестьянам, которых наградил африканский господь бог одними сыновьями. Разорение! Женил трех сыновей — выгнал со двора три гурта скота, опорожнил карманы, влез в долги. Да еще касайская традиция — традиция провинции с богатейшими алмазными россыпями. Жених направляется на сватовство, держа в руках бутылку или банку с алмазами, собранными в лесу, на берегах рек. Первое преподношение избраннице. Символ чистоты и твердости в намерениях. До этого парень мог говорить девушке что угодно: уверять ее в горячей любви, сулить прекрасную жизнь. Слова оставались словами: принесенные алмазы кладут конец всяким сомнениям девушки. Дело верное, раз пущены в ход эти драгоценные камешки, драгоценные не только по своей стоимости, но и по заключенному в них вполне определенному смыслу...
—Ты что задумался, Франсуа? — услышал вопрос Окитоленга. — Ты еще молод, и у тебя все впереди. У дерева корни не растут в одну сторону. У пальмы листья раздвоены. У фасоли две половинки. В большую реку впадают притоки и справа и слева. Пусть твоя семья уподобится такой реке!
Так ему желали новых и новых детей — и мальчиков и девочек, чтобы, как любят говорить батетела, пирога не давала крена и не зачерпнула воды. Казалось, дань добрым напутствиям, предусмотренная этикетом, была принесена полностью. Ничто не забыто. До сих пор внимание уделялось одному Окитоленге Франсуа. Теперь положение менялось, и он, встав и подойдя к костру, начал говорить. Поблагодарил всех собравшихся, особенно тех, кто прибыл из соседних деревень, узнав о радости в доме Окитоленги. Затем тоже перешел на иносказание:
— Угли хороши в костре, а не на сковородке...
Дальнейших разъяснений не потребовалось: всем все ясно — подходи поближе к костру, снимай котелки с мясом и угощайся, пока оно не превратилось в подобие угольков. Окитоленге положено было произнести и первый тост, чтобы начать беседу, которая потом, подобно реке в сезон ливней, может выйти из берегов.
— С нынешнего дня в моем доме живет новый человек. Прошу вас, братья, поддержать мое желание: мальчик должен посадить пальму и дождаться, когда созреют на ней плоды. Я пью за то, чтобы и его дети сажали много-много пальм и имели возможность собирать урожай. Так будет без конца, пока жив наш род.
Хорошо вести беседу ночью у костра. Вокруг тишина. Словно отошла ко сну вся Африка, оставив только вот эту единственную говорливую кучку людей, не стесняя ее временем. Пили пиво, закусывая мясом, рыбой, орехами, бананами. Все громче становился разговор у костра. Кто-то уже начал упражняться на барабане чондо. Невысокий, плоский, он предназначается для передачи сигналов на расстояние. В ночь полетели звуки тамтама, извещающие всех тех, кто способен услышать и понять, что в деревне Оналуа родился человек и что это событие вот сейчас, в сию минуту, должным образом отмечается. Дал о себе знать звучный гома: его зажимают коленями и бьют по коже голыми руками. Под такую музыку, пожалуй, лучше петь песни, чем плясать. И запели:
Эту ночь мы посвятим ему —
Человеку, у которого еще нет имени.
С него достаточно, что он батетела.
Мы будем петь и плясать,
Ибо мы рады его появлению.
У нас есть все:
Есть земля предков,
Есть реки, богатые рыбой,
Есть леса с изобилием дичи.
Нам хватает и солнца и дождей!
У нас нет только свободы:
Нами повелевают фламаны.
Нам нужен великий вождь,
Который бы стоил ста храбрецов,
Который был бы мудрее ста мудрецов.
Мы будем петь и плясать
При рождении каждого нового человека.
Может иссякнуть любой источник,
Наша надежда — никогда!
Никогда!
Никогда!
А когда разгорячились выпитым пивом и темпераментными танцами, то оказалось, что желающих играть гораздо больше, чем тамтамов. Выход был найден: многие стали барабанить на бочках из-под бензина, на консервных банках. Били нож о нож, высекая одновременно и звуки и искры, топали по разостланному на земле куску гофрированного железа, невесть как оказавшемуся под руками. Уныло потягивали флейты, сделанные из бамбука, их неторопливые звуки напоминали болезненные стенания пожилого человека. Разделялись на группы, отходили от костра, потом снова соединялись в один шумный хоровод.
И как-то в этом ночном гаме ухитрялись обсудить насущные проблемы своих взаимоотношений. Кто-то давно уже задолжал и не расплачивается, а пора бы и честь знать. Сосед внушает соседу, чтобы он впредь не заглядывался на его супругу: эти нежелательные взгляды могут кончиться тем, что потеряешь глаза и просто нечем будет взглянуть на женщину. Словесная перепалка в таких случаях не только допускалась, но и всячески поощрялась. На поверхность выплывало и хорошее и дурное. Но до драки дело никогда не доходило: не может быть большего позора, если вопреки закону племени батетела затеят между собой ссору. Веселое, дружное и мудрое племя! И к танцу, как и ко всякому другому явлению, приурочена поговорка, гласящая: игрок на тамтаме может сбиться с ритма, но танец все равно будет продолжаться по-прежнему.