Он растянул рот в злорадной усмешке.
— Последнее, перед границей с землями глерда Велаголия.
— Что за хрень, — сказал я с тоской, — а можно сейчас от него отказаться? И пусть свои проблемы решают сами, как при демократии?
Он покачал головой.
— Увы, сейчас это точно ваши люди.
Я с чувством приближающихся неприятностей повернулся к старику.
— Что стряслось?
Он кивнул в сторону хатки, что при ближайшем рассмотрении оказалась всего лишь просторной хижиной.
— Там жил наш единственный лекарь. Не только наш… к нему ходили из самых дальних сел. Мы даже не знаем, откуда. Но ходили.
— И он всем помогал?
— Да. Всем.
— А другие лекари есть? — спросил я, уже догадываясь об ответе. — Да, плохо дело… Теперь вам самим придется куда–то ходить.
Он вытаращил на меня глаза.
— Вы что, не собираетесь найти и наказать виновных?
— Найти и наказать, — проговорил я в замешательстве, — это сказать легко… Вот если бы вы его нашли, я с удовольствием накажу мерзавца или мерзавцев по всей строгости моего несправедливого закона. Вам это понравилось бы, уверяю! Я умею делать зрелища. Можно даже с фейерверками, если вспомню, как их делать. Поделим обязанности? Это называется делегировать полномочия на места. Вы должны быть довольны. Вам полномочия, а с вас всего лишь только налоги. Хороший обмен?
Он смотрел на меня злыми глазами.
— Глерд, это ваше дело бдить и защищать!.. Мы налоги платим!..
— Хорошо–хорошо, — сказал я, — только не надо орать. У лекаря родня есть?
— Есть, — отрубил он, — но не здесь.
— А где?
— Очень далеко, — объяснил он. — Очень!.. За рекой, а там еще и за лесом. Его старшая сестра живет там.
— К ней уже послали?
Он посмотрел с удивлением.
— Зачем?
— Как к наследнице, — сказал я с неудовольствием. — У него осталось что?..
Он почесал лоб.
— Вообще–то вон у входа сидит Пряка, никого не пускает… А то разворуют. Вещей там нет, но лекарь всю жизнь собирал всякие штуки для… гм… лечения.
Я покинул седло, кто–то сразу ухватил повод. Староста пошел за мной. У самой хижины торопливо поднялся с корточек и отпрыгнул от входа крепкий, лохматый, как медведь, парняга.
Следопыт из меня никакой, но вокруг хижины земля мягкая, и оттиски сапог никто не спутает со следами от мягких башмаков крестьян, потому я их и заметил сразу, хотя, конечно, крестьяне тоже заметили, но их примитивные мозги не слишком приспособлены решать задачи, которые лежат за пределами «бери больше — бросай дальше» и «копай от забора и до обеда».
— Ладно, — сказал я, — сперва заеду к его сестре, благо это мне по пути. Так как ее найти?
Он вздохнул.
— Она тоже иногда лечит, но брат был сильнее. Намного. Так и спросите местную лекарку. Бдилла ее зовут.
Глава 2
Фицрой поглядывает с сочувствием. Быть феодалом не так уж и сладко, почему это раньше казалось таким простым и легким?
— Не отставай, — велел он, подмигнул, погнал коня вперед, а с далекого пригорка помахал рукой и жестом велел сворачивать налево.
Деревня открылась сразу за высокими деревьями, дальше снова лес, домики расположились прямо у основания великанских и таких прямых, как заводские трубы, стволов.
На околице во все стороны шуганула босоногая ребятня. Я усмотрел самого храброго, что отважно смотрит из–за высокого плетня, крикнул:
— Эй, герой! Где живет ваша лекарша?
Он хотел было спрятаться, но преодолел страх, явно будет героем, и указал пальцем вдоль улицы.
— Вот тот домик с соломенной крышей. Там живет Шатун, у него во дворе белые козы, сразу увидите.
— Белые козы, — пробормотал я, — белые козы кушают розы… тоже белые…
Фицрой свистнул и понесся вскачь. Я догнал, когда он уже спешился и бросил повод одному из не успевших убежать местных крестьян.
— Ты только не задерживайся, — посоветовал он. — Да, надо о них заботиться, но что–то и сами должны делать. Не давай на себя сесть и ножки свесить.
— Я бы им все полномочия передал, — буркнул я. — Кроме права первой брачной…
— Ого!
Я махнул рукой.
— Да ладно, и это бы передал, лишь бы ничего не делать и ни за кого не отвечать.
Калитка не заперта, но нас увидели, из дома выбежал лохматый мужик с печальным лицом, торопливо сорвал шапку с головы.
— Глерды?
— Бдилла, — сказал я, — здесь?
— Это моя жена, — ответил он быстро. — Она… болеет. Сильно болеет. Даже очень.
— Веди, — велел Фицрой.
Втроем вошли в дом, во второй комнате на постели лежит укрытая одеялом до груди бледная изможденная женщина. Что больна, сильно больна, видно сразу: жутко исхудавшая, кости выпирают наружу, глаза ввалились, под ними темные круги, подбородок выдвинут вперед, будто и она из потомства Габсбургов.
Я посмотрел встревоженно, что–то здесь не так. Настолько тяжело больных видеть не приходилось, древние маги успели не только модифицировать огородные растения и улучшить породы скота, но и в достаточной
мере защитили людей от большинства болезней. А эта прямо умирает в расцвете, как говорится, лет.
— Только бы не чума, — пробормотал я. — И не холера… И не «испанка»…
Муж больной спросил встревоженно:
— Глерд?
— Болезни, — пояснил я, — что передавались от одного к другому и косили целые народы…
Он сказал торопливо:
— От нее никто не заразится.
— Точно? — спросил я. — Откуда знаешь?.. Это не похоже на ревматизм.
Он кивнул, но взгляд пугливо отвел в сторону.
— Так… чуется. В общем, верю…
Я подошел ближе, начал наклоняться к ней, и тут же отдернул голову. Ноздри ощутили незнакомый запах, и хотя нюхач из меня в прошлом неважный, но от нее отчетливо пахнет мокрой псиной, такой же точно запах, когда промокшая под дождем собака вбегает в дом и нагло просится на ручки, а потом вообще лезет на голову.
Муж больной и Фицрой смотрят встревоженно, я проговорил, не поворачивая головы:
— Вы, двое, выйдите. За дверь, ясно?
Оба замялись, Фицрой вообще–то готовится возразить, я сказал резко:
— Все вон!.. Кроме больной. Вы что, думаете, сейчас буду насиловать?
Они с неохотой вышли. Я встал и задвинул за ними засов, а когда повернулся к ложу, в моей руке пистолет уже смотрит черным зрачком дула прямо в лицо женщины.
— Запах знакомый, — сказал я. — Говори быстро, химера?
Женщина проговорила слабым голосом:
— Господин… я ничего дурного не делала…
— Это проверим, — пообещал я. — Давно здесь?
— Семь лет, — проговорила она прерывающимся голосом. — У нас ребенок… нет, он не химера… Он от предыдущей жены мужа, она погибла… Муж не знает, кто я… Никго не знает. Я ни разу…
— Хорошо, — сказал я сурово, — это хорошо, что ни разу. Никогда не поздно выйти в отставку, забыть о бурной молодости, жить простым обывателем и даже порицать распущенную молодежь. Все женщины лицемерят…
А чем ты таким заболела? Я не думал, что химеры и прочие… гм… болеют!
Она почти прошептала:
— Химеры не болеют. Но я жила семь лет человеком и ни разу не становилась химерой. Потому постепенно слабела… И теперь вот вообще слегла.
И что дальше? — спросил я.
— Умру, — ответила она тихо, глаза заблестели влагой, а голос прервался. — Но никто не узнает… что я не совсем человек..
— Ты человек, — сказал я, — раз ты человек. Я доступно объясняю?.. Да?.. А я вот себя не понял… И чем таких лечат?
Она прошептала:
— Господин, зачем это вам? Просто убейте…
— Я тебя не записывал в советницы, — оборвал я. — Может быть, я вообще сексист и женщин не допущу на высокие должности. Таких лечат или нет?
Она ответила слабо:
— Это очень трудно. Только лейгилст…
— А что это?
— Лейгилст, — проговорила она. — В Зачарованном Лесу.