— Не вернуться ли нам в контору?
— Ну ее к черту. Пошли лучше в кино, на тройной сеанс.
Фильмы не доставили Рэндаллу удовольствия, а ведь программа состояла из сплошных вестернов, предмета нежной его любви. Но сейчас отважный герой казался таким же бандитом, как и главный злодей, а таинственные всадники в масках не вызывали приступа энтузиазма, а просто пугали. Из головы не шел тринадцатый этаж здания «Акме», длинная стеклянная перегородка и согнувшиеся над своим трудом мастера, маленький иссохший управляющий «Детеридж и компании». Кой бес — неужели можно загипнотизировать человека так, что он во все поверит и будет вспоминать такие подробности? Синтия почти не смотрела на экран. Все ее внимание занимали окружавшие их люди. Она поймала себя на том, что осторожно изучает их лица каждый раз, когда в зале зажигается свет. Если даже развлекаясь, эти люди выглядят подобным образом, на что же они похожи в несчастье? В лучшем случае на лицах читалась героическая решимость ни на что не жаловаться, исключений почти не было. Неудовлетворенность, зловещие следы перенесенной физической боли, одиночество, разочарование, тупая озлобленность — всего этого было в достатке, и очень, очень редко мелькали веселые лица. Даже Тедди, одним из главных достоинств которого была неискоренимая жизнерадостность, выглядел крайне кисло и, надо признать, не без причин. Интересно, а какие причины сделали несчастными всех остальных?
Синтия вспомнила картину — она где? то ее видела — называвшуюся «Подземка». Художник изобразил дверь вагона подземки и толпу, вываливающуюся на перрон. Одновременно другая толпа пыталась прорваться внутрь вагона. Было видно, что все они — и входящие и выходящие — очень спешат, но удовольствия от этого не получают. Красота отсутствовала в картине напрочь, было ясно, что единственная цель, двигавшая кистью художника, — едкая критика современного образа жизни. Синтия почувствовала большое облегчение, когда фильмы окончились и они с Рэндаллом сменили тесноту зала на относительную свободу улицы. Рэндалл остановил такси и дал шоферу свой адрес.
— Тедди…
— Да?
— Ты не обратил внимания, какие лица были у людей, сидевших в кино?
— Да нет, я как? то не смотрел. А что?
— Ни про одного из этих людей не скажешь, что жизнь доставляет ему удовольствие.
— А может, она и не доставляет ему удовольствия.
— Но почему не доставляет? Слушай, ведь мы? то живем весело, правда?
— Это уж точно.
— Мы всегда жили весело. Даже когда у нас не было ни гроша, и мы только пытались организовать свое дело — даже и тогда нам было весело. Мы ложились в постель улыбаясь и вставали счастливыми. У нас с тобой и до сих пор так. В чем тут дело?
Рэндалл улыбнулся, в первый раз после неудачных розысков тринадцатого этажа, и ущипнул жену.
— А дело в том, лапа, что мне весело с тобой.
— Благодарствую. И вам того же самого по тому же месту. Знаешь, когда я была маленькой, у меня появилась странная мысль.
— Чего ты замолчала? Колись.
— У меня самой было счастья — целый вагон. Но вот я стала подрастать и замечать, что у мамы его нет. И у папы тоже. Мои учителя, да и почти все окружающие взрослые — все они не были счастливыми. Вот мне и влезло в голову, что я тоже вырасту и узнаю что? то такое, после чего никогда больше не буду счастливой. Ты же знаешь, как принято говорить с детьми: «Ты еще маленькая и ничего не понимаешь» или «Вот подрастешь, тогда и поймешь». Я задавалась вопросом, что же это за секрет такой они от меня скрывают; иногда я подслушивала за дверью и пыталась это выяснить.
— Прирожденный сыщик.
— Чушь. Но я отлично видела — в чем бы там ни состоял этот секрет, он не дает взрослым счастья, наоборот, он делает их печальными. Вот я и стала молиться, чтобы никогда не узнать этого секрета. — Синтия слегка пожала плечами. — Наверное, я так его и не узнала.
— И я тоже, — хмыкнул Рэндалл. — Я профессиональный Питер Пэн. И это ничуть не хуже, чем иметь здравый смысл.
— А ты не смейся, Тедди. — Маленькая, обтянутая перчаткой рука легла на запястье Рэндалла. — И вот что пугает меня в истории с Хогом: я боюсь, что, продолжая ею заниматься, мы и вправду узнаем то, что знают взрослые. И навсегда перестанем смеяться.
Рэндалл хотел рассмеяться, но затем повернулся к жене и пристально на нее посмотрел.
— Ты это что, серьезно? — Кончиками пальцев он слегка приподнял ее подбородок. — Тебе все? таки нужно хоть чуть повзрослеть. А обоим нам нужен обед — и хорошая выпивка.
После обеда, едва Синтия начала собираться с мыслями, решая, что же в самом деле сказать мистеру Хогу, как эти нелегкие раздумья прервал входной звонок. Подойдя к двери, она взяла трубку домофона.
— Да?
Буквально через долю секунды она повернулась к мужу и беззвучно, одними губами проговорила:
— Это мистер Хог.
Брови Рэндалла приподнялись. Предостерегающим жестом приложив палец к губам, он с преувеличенной осторожностью, на цыпочках двинулся к спальне.
Синтия понимающе кивнула.
— Секунду, пожалуйста. Вот так… так, вроде лучше. У нас тут что? то аппарат барахлит. Кто это, повторите, пожалуйста. А… мистер Хог.
Заходите, мистер Хог.
Нажав на кнопку электрического замка, она открыла дверь подъезда. Было видно, что Хог чем? то очень возбужден. Прямо с порога он начал быстро, нервно сыпать словами:
— Хотелось бы надеяться, что вы не сочтете мое вторжение бестактным, но я попал в такую неприятную ситуацию, что просто не мог ждать вашего сообщения.
Сесть Синтия ему не предложила.
— К сожалению, я должна вас разочаровать. — В ее приветливом голосе слышались нотки искреннего сочувствия. — Мистер Рэндалл еще не вернулся.
— О!
Огорченный Хог выглядел настолько жалким, что на мгновение Синтия и вправду почувствовала к нему симпатию, однако, вспомнив, через что прошел сегодня ее муж, она снова заледенела.
— А вы не знаете, — продолжал непрошеный гость, — когда он будет дома?
— Трудно сказать. Жена детектива, мистер Хог, быстро отвыкает смотреть на часы и ждать мужа.
— Да, понимаю. Ну что ж, тогда, пожалуй, я не стану больше обременять вас своим присутствием. Но мне очень нужно с ним поговорить.
— Я передам ему. А вы хотели сообщить что? нибудь конкретное? Какие? нибудь новые данные?
— Нет. — Было видно, что Хог в нерешительности. — Пожалуй, нет… все это выглядит исключительно глупо!
— Что выглядит глупо, мистер Хог?
— Да как вам сказать… — Хог с надеждой посмотрел ей в глаза. — Миссис Рэндалл, а вот вы верите в одержимость?
— Одержимость?
— Одержимость человеческих душ — дьяволом.
— Знаете, я как? то об этом никогда не задумывалась.
Сейчас Синтия отвечала осторожно, тщательно подбирая слова. Интересно, слышит ли все это Тедди? И как быстро прибежит он на крик? Путающимися пальцами Хог делал что? то непонятное со своей рубашкой. Вот он расстегнул верхнюю пуговицу, пахнуло чем? то едким, неприятным, затем в руках у него оказалось что? то странное, что? то, висевшее под рубашкой на шнурке.
Только сделав над собой большое усилие, Синтия вгляделась в непонятную вещь и поняла, к величайшему своему облегчению, что это — просто ожерелье из головок чеснока.
— Зачем вы это носите?
— Очень глупо, правда? — обреченно признал Хог. — Никогда бы не поверил, что поддамся таким дурацким суевериям, но сейчас это как? то успокаивает. У меня появилось совершенно жуткое ощущение, что за мной следят…
— Естественно. Ведь мы… то есть мистер Рэндалл следил за вами по вашей же просьбе…
— Я не про это. Человек в зеркале… — Хог не закончил фразу.
— Человек в зеркале?
— Понимаете, когда смотришь в зеркало, отражение всегда смотрит на тебя, но это естественно и ничуть не беспокоит. А тут — нечто совсем иное, неприятное, словно кто? то пытается добраться до меня и только ждет удобного случая. Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим? — несколько неожиданно закончил он.