— Да, — сказала Карин де Фрис и, обойдя стол, встала перед Лэтемом. — Я увидела ваш запрос с красной пометкой в папке нашего шефа и познакомилась с ним. Понимая, что обладаю необходимыми знаниями для его выполнения, я вынула документ из папки.
— А вы сказали об этом вашему шефу?
— Нет. — Помолчав, она тихо добавила: — Я сразу решила, что могу проанализировать и подать такую информацию быстрее любого другого в нашем секторе. И принесла вам результат моей работы всего через пять часов.
— Вы хотите сказать, что никто, включая заведующего вашим сектором, не знал, что вы работаете над этим?
— Шеф уехал на день в Кале, а идти к его заместителю я не сочла нужным.
— Почему? Разве вы могли обойтись без его разрешения? Это ведь задание особенного рода, о чем говорит красная пометка.
— Я же говорила вам, что прошла проверку у американских служб в НАТО и у наших разведчиков здесь, в Париже. Я принесла вам то, что вы просили, а мотивы, побудившие меня сделать это, не имеют значения.
— Думаю, что имеют. У меня тоже есть свои мотивы, и я намерен проверить и перепроверить все, что содержится в этой папке.
— Вы убедитесь, что все записи сделаны точно и документально подтверждены.
— Надеюсь. Благодарю вас, мисс де Фрис, это все.
— Простите, сэр: не мисс, а миссис де Фрис. Я — вдова: мой муж погиб в Восточном Берлине за неделю до падения Стены; его убила Штази, сэр. Это были озверелые гестаповцы или эсэсовцы, хоть и назывались иначе. Мой муж, Фредерик де Фрис, работал на американцев. Можете это тоже проверить и перепроверить. — Она повернулась и вышла.
Лэтем удивился, когда она с грохотом захлопнула дверь. Набрав номер начальника службы безопасности посольства, он услышал:
— В чем дело, К.О.?
— Кто такая Карин де Фрис, Стэнли?
— Большая подмога, подученная от НАТО, — ответил Стэнли Витковски, тридцатилетний ветеран армейской разведки, полковник, добившийся столь необычайных успехов во Втором отделе общей разведки, что его откомандировали в Госдепартамент. — Работает быстро, умна, сообразительна, читает и свободно говорит на пяти языках. Само небо помогло нам заполучить ее, друг мой.
— Это-то я и хочу выяснить. Кто ее прислал?
— Почему вы спрашиваете?
— У нее странные методы работы. Я направил в отдел документации и справок запечатанный запрос с красной пометкой, она без разрешения вынула его из папки и сама проделала всю работу.
— С красной пометкой! Это действительно странно — уж она-то должна знать такие вещи. Документ с красной пометкой фиксирует начальник сектора или его заместитель, а затем согласует с начальством, кому из сотрудников поручить работать с этим документом, и заносит его имя в журнал.
— Так я и думал, а данная операция заставляет меня особенно опасаться утечки информации или получения, ложных сведений. Так кто же все-таки прислал сюда эту женщину?
— Не берите в голову, Дру. Она попросилась в Париж и во всех инстанциях, начиная с главнокомандующего, получила «зеленый свет».
— Есть настоящий зеленый свет, а есть ложный, Стэн. Она сделала выводы, выходящие за пределы ее допуска, и я хочу знать, каким образом и почему.
— Можете намекнуть, о чем речь?
— Это связано с мерзавцами, марширующими по Германии.
— Это почти ничего мне не дает.
— Она сказала, что ее мужа убила Штази в Восточном Берлине. Вы можете это подтвердить?
— Черт побери, конечно. Я работал с западной стороны Стены, круглосуточно поддерживая контакт с нашими людьми по другую сторону. Фрёдди де Фрис был молодым, очень оперативным осведомителем. Беднягу поймали буквально за несколько дней до того, как Штази отошла в сторону.
— Значит, обостренный интерес Карин к событиям в Германии вполне обоснован?
— Безусловно. Знаете, куда ушли большинство сотрудников Штази, когда рухнула Стена?
— Куда?
— Прямиком в дружеские объятия бритоголовых, этих проклятых нацистов... Кстати, Фрёдди де Фрис работал с вашим братом Гарри. Я знаю об этом, потому что мой Второй отдел координировал их действия. Услышав про Фрёдди, Гарри не просто расстроился, а разозлился как черт, будто это случилось с его младшим братом.
— Спасибо, Стэнли. Боюсь, я совершил, ошибку и оскорбил Карин. И все же кое-что требует разъяснения.
— А именно?
— Откуда миссис де Фрис узнала про меня?
По теневой стороне мрачной улочки на Монпарнасе шел, спотыкаясь, Жан-Пьер Виллье. Он был неузнаваем: огромный толстый нос, набухшие веки. Его прикрывали рваные, грязные лохмотья. По пути ему попадались пьяницы: они сидели на камнях мостовой, привалившись к стене. Виллье бормотал, с трудом, как пьяный, выговаривая слова:
— Ecoutez, ecoutez... gardez — vous, mes amis!.. Слушайте меня, слушайте, да внимательней, друзья... что говорил мне наш дорогой Жодель... Кто-нибудь хочет узнать, или я зря стараюсь?
— Жодель — псих! — раздался голос слева.
— Он на всех нас беду накличет! — выкрикнул кто-то справа. — Пошли ты его к черту!
— Он велел мне разыскать его дружков, сказал — это очень важно!
— Отправляйся в северные доки на Сене — там ему лучше спится, да и воровать проще.
Жан-Пьер побрел на набережную Тюильри, останавливаясь в каждой темной улочке и покидая ее без всякого результата.
— Старик Жодель — свинья! Никогда не угостит вином!
— Треплется, будто у него друзья во властях — где же они, эти друзья?
— Болтает, что знаменитый актер — его сын, вот дерьмо?
— Я вот спился, и плевать мне на все, но дружкам своим я не вру. Только добравшись до грузовых пристаней выше моста Альма, Жан-Пьер услышал от одной старой бродяжки то, что немного приободрило его.
— Жодель, конечно, сумасшедший, да только ко мне хорошо относится. Приносит мне цветы — краденые, сам понимаешь, и называет меня великой актрисой. Представляешь?
— Да, мадам, представляю.
— Значит, и ты такой же сумасшедший.
— Возможно, но вы и впрямь прелестны.
— Ай! Глаза-то у тебя! Синие, как небо! Может, это его призрак явился!
— Разве он умер?
— Кто знает? А ты-то кто?
Наконец, много часов спустя, когда солнце уже зашло за высокие здания Трокадеро, Жан-Пьер услышал в одном проулке, более темном, чем все предыдущие, нечто иное.
— Кто это говорит о моем друге Жоделе?
— Я! — крикнул Виллье, углубляясь во тьму узкого проулка. — А ты его друг? — спросил он, опускаясь на колени рядом с лежащим лохматым бродягой. — Мне надо отыскать Жоделя, — продолжал Жан-Пьер, — я заплачу тому, кто мне поможет. Вот, смотри! Пятьдесят франков.
— Давненько я не видал таких денег.
— Ну, гляди. Так где Жодель, куда он пошел?
— Он сказал, это секрет...
— Но от тебя-то он ведь не скрыл.
— Ну да, мы с ним как братья...
— А я его сын. Так скажи мне.
— В долину Луары, к страшному человеку в долине Луары, больше я ничего не знаю, — прошептал бродяга. — Никому не известно, кто этот человек.
Внезапно в освещенном солнцем конце проулка возник силуэт. Жан-Пьер, поднявшись с колен, увидел, что это мужчина такого же роста, как он.
— Почему ты расспрашиваешь про старика Жоделя? — спросил незнакомец.
— Мне надо найти его, мсье, — ответил Виллье дрожащим, хриплым голосом. — Он мне должен, понимаете, и я ищу его уже три дня.
— Боюсь, ты ничего не получишь. Ты что, газет не читал?
— С чего это мне тратиться на газеты? А посмотреть комиксы и посмеяться я могу, подобрав вчерашнюю газету или хоть старую.
— Бродяга, которого опознали как Жоделя, застрелился вчера вечером в театре.
— Ах, мерзавец! Да ведь он должен мне семь франков!
— Кто ты, старик? — спросил незнакомец, приближаясь к Жан-Пьеру и разглядывая его лицо в сумеречном свете проулка.
— Я Огюст Ренуар, пишу картины. Иногда становлюсь мсье Моне, бываю голландцем Рембрандтом. Весной — Жоржем Сера, а зимой — Тулуз-Лотреком: в борделях-то ведь тепло. А в музеях так хорошо, когда идет дождь и холодно.
— Старый дурак!
Мужчина повернулся и направился к улице, Виллье быстро заковылял за ним.