— Это следовало держать в тайне даже от нашего начальства?
— Да.
— Почему?
— Из-за характера работы, которую так охотно, с таким энтузиазмом выполнял Фредерик для Гарри. Если бы в некоторых событиях был обнаружен американский след, это привело бы к ужасным последствиям.
— Ни одна из сторон не отличалась особой чистоплотностью, а порой и обе выглядели чудовищно. Что же могло нарушить это негативное равновесие?
— Думаю, убийства.
— Убивали и те, и другие.
— Но убивали крупных людей. — Глаза Карин расширились, они почти молили. — Как я понимаю, многие из убитых занимали высокое положение, это были немцы — фавориты Москвы, лидеры, отчитывавшиеся непосредственно перед Кремлем. Представьте, что мэров ваших крупных городов или губернаторов штатов Нью-Йорк или Калифорния убили советские агенты. Понимаете?
— Этого не могло бы произойти — подобные акции ничего не дают. Москва никогда бы не пошла на это.
— А здесь такое было, и Москва, кстати, весьма разумно не раздувала скандала.
— Не хотите же вы сказать, что мой брат, куратор вашего мужа, приказывал ему убивать таких людей? Это абсурд. Да история с «У-2» по сравнению с этим — детская забава. Я вам не верю, леди. Гарри слишком умен и опытен, чтобы устраивать такое — это вызвало бы массовые ответные акции в Штатах, дело покатилось бы к атомной войне, а этого никто не жаждет.
— Я же не говорила, что ваш брат приказывал моему мужу совершать такие акции.
— Что же вы говорили?
— Что такие акции совершались и что Гарри курировал Фредерика.
— Вы хотите сказать, что ваш муж...
— Да, — тихо сказала Карин де Фрис. — Фредди хорошо служил вашему брату, он так снюхался со Штази, что они устраивали приемы в честь торговца бриллиантами из Амстердама, который обогащал аппаратчиков. Потом выявилась схема: время и место убийства влиятельных восточных немцев, связанных с Кремлем, неизменно свидетельствовали, что это дело рук Фредерика. Мы с Гарри — порознь и вместе — спросили его об этом. Он, конечно, все отрицал. Его простодушное обаяние и находчивость убедили нас, что все это чистейшие совпадения.
— В этих делах не бывает совпадений.
— Мы это поняли за неделю, до падения Стены, когда Фредерика схватили. Под пытками и под действием медикаментов муж признался в убийствах. Гарри, один из первых профессионалов, проникших в штаб-квартиру Штази и начавших там обыск, пришел в ярость от смерти Фредди. Он знал, когда это случилось и что надо искать. Найдя копию допроса, он держал ее у себя, пока не отдал мне.
— Значит, ваш муж сражался в одиночку, и ни вы, ни мой брат его не раскусили.
— Надо было знать Фредди. Он имел основания для таких поступков. Он ненавидел воинствующих немцев, но это чувство не распространялось на терпимых, даже склонных к покаянию граждан Западной Германии. Видите ли, его деда и бабку расстреляли эсэсовцы на городской площади на виду у всех жителей. Они были виновны лишь в том, что принесли еду голодающим евреям, которых держали за колючей проволокой в поле, возле железнодорожного депо. Хуже всего, что в назидание непокорным жителям вместе с его дедом и бабкой расстреляли семерых невинных мужчин, а все они имели детей. Безумие, порожденное паникой, привело к тому, что на всю семью де Фрис легло клеймо. Родственники забрали Фредерика в Брюссель, ему лишь изредка разрешали видеть родителей, которые впоследствии одновременно покончили с собой. Я уверена, что страшные воспоминания преследовали Фредди до самой смерти.
Она умолкла. Пьяный официант принес вино, выплеснув часть из бокала на брюки Дру.
— Пошли отсюда, — сказал Дру. — За углом есть вполне приличная пивная.
— Я тоже ее знаю, но предпочла бы закончить разговор здесь.
— Почему? Здесь же отвратительно.
— По-моему, нам не стоит показываться вместе.
— Господи, да мы же вместе работаем. Кстати, почему вы ни разу не появлялись на наших посольских сборищах? Я уверен, что запомнил бы вас.
— Я не особенно люблю вечеринки, мсье Лэтем. Я живу очень уединенно и вполне счастливо.
— Одна?
— Таков мой выбор. Дру передернул плечами.
— Что ж, о'кей. Итак, вы увидели мое имя в списках, направленных нами в Гаагу, и попросили перевести вас сюда, потому что я брат Гарри. Зачем?
— Я же говорила вам, что прошла проверку в НАТО и имею допуск к самым секретным материалам. Полгода тому назад мне в руки попала памятная записка главнокомандующему, переданная по радио, по спецканалу, и, снедаемая любопытством, я, как и сегодня, прочла ее. В ней говорилось, что некоего Дру Лэтема — с полного согласия Кэ-д'Орсей — переводят в Париж для изучения «Германской проблемы». Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять это, мсье. «Германская проблема» погубила моего мужа, и я хорошо помнила, как тепло отзывался о вас Гарри. Он очень не хотел, чтобы вы шли по его стопам, ибо считал вас человеком слишком горячим и лишенным способностей к языкам.
— Гарри завидует мне, потому что мама всегда больше любила меня.
— Вы шутите!
— Нет. Вообще-то мне кажется, она считала — и думает так по сей день, — что мы оба со странностями.
— Из-за вашей профессии?
— Нет, черт возьми, она не знает, кто мы, а у отца хватает ума не посвящать ее в это. Она убеждена, что мы работаем в Госдепартаменте, разъезжаем по всему свету, отлучаясь на многие месяцы, и огорчается, что мы не женаты: ей так хотелось бы побаловать внучат.
— Вполне естественно.
— Кроме тех случаев, когда у сыновей такие необычные профессии.
— Гарри, однако, признавал, что вы человек очень сильный и достаточно умный.
— Достаточно умный?.. Опять зависть. Я получал добавку к стипендии в колледже за то, что в подготовительном классе хорошо играл в хоккей, а он не мог даже стоять на коньках.
— Вы опять шутите.
— Нет, так оно и было.
— Вы учились на стипендию?
— Иначе мы вообще не могли бы учиться. Наш отец был доктором археологии, и что ему это дало? Участие в раскопках от Аризоны до древнего Ирака. Национальное географическое общество и Клуб следопытов оплачивали его поездки, но не помогали ему содержать жену и детей. Когда появились фильмы о раскопках, мы с Гарри смеялись и говорили: ну, кому нужна «Разрушенная арка», лучше бы рассказали о том, где дети Индианы Джонса!
— Ваш пример выше моего понимания, хотя в чем проблема, я поняла.
— Наш отец имел собственность, так что мы не были совсем уж без средств. Это не богатство, конечно, но средний достаток. Так что нам необходима была стипендия... Ну вот, теперь вы выслушали историю моей жизни, а я узнал больше чем надо о вашем муже... Расскажите же о себе! Откуда вы взялись — сошли с картины, миссис де Фрис?
— Это не имеет значения...
— Нет, имеет, вот этого я как раз и не могу принять. Если хотите и дальше продвигаться по служебной лестнице, особенно в отдел документации и справок, лучше выкладывайте все.
— Значит, вы не поверили ни слову из того, что я вам говорила...
— Я вижу, что лежит на поверхности. Это подтвердил и Витковски. Но сомневаюсь в том, что кроется глубже.
— Тогда убирайтесь к черту, мсье. — Карин де Фрис поднялась из-за столика.
К ним снова подошел официант.
— Не вы ли мсье Латам?
— Лэтем? Да, это я.
— Вас просят к телефону. Прибавьте к счету тридцать франков.
— Побудьте здесь, — сказал Дру. — Я сообщу центру связи, где меня найти.
— А почему я должна тут торчать?
— Потому что я хочу, чтобы вы остались, действительно хочу. — Лэтем поднялся и быстро направился к телефону, стоявшему в конце пустой стойки бара. — Это Лэтем.
— Говорит Дурбейн, — услышал он. — Соединяю вас по непрослушиваемой линии с директором Соренсоном в Вашингтоне. Все проверено на обоих концах. Говорите.
— Дру?
— Да, сэр...
— Мы наконец получили известие о Гарри. Он жив!
— Где он?
— Если мы верно определили, где-то в Хаусрюкских Альпах. Звонили антинацисты из Обернберга, сказали, что устраивают его побег, и просили не занимать наши надежные линии между Пассау и Бургенхаузеном. Они отказались себя назвать, но это несомненно правда.