Выбрать главу

Учитель боится, как бы это не оказалось какой эпидемией. Надеюсь, что нет. А Варвару мне совсем не жалко. Она дрянь, так пусть хоть издохнет – мне вообще нет до того дела!»

«20 февраля

Володя полная скотина. Перед классами он бросил мои тетради в снег. Те вымокли, и страницы теперь ни на что не годны. Ни читать, ни писать на них теперь невозможно. Учитель наказал меня, и все занятия я простояла за партой вместо того, чтобы сидеть на скамье…»

«7 марта

Володина свора стащила мой дневник. Потом отдали, но теперь все смеются. А Володя обещал отлупить за то, как я его обзывала. И рассказать учителю про лекарство. А я так его и не нашла… Думаю, это последнее, что я напишу здесь. Вести записи в приюте опасно».

«27 октября

Я всё же вернулась к записям. Уже скоро год минует, как я начала их. Столько страниц исписала про ярмарку… Зачем?

Вообще, всё дело в том, что кое-что случилось сегодня. И ежели б не записи, наверное, я б ни в жизнь и не разобралась, что к чему. Всё же права была Анна Леопольдовна. Есть в этом всём что-то полезное. Хотя и опасного тоже предостаточно. Уж в приюте точно.

За завтраком было всё как всегда. Бобовая каша и иван-чай. Володя плевался в меня комочками, и за то его оттаскали за уши. А ещё за завтраком я кое-что услыхала:

«Слышали, сегодня новенького привезут?» – шушукались Варварины подружки.

Я сразу навострила уши. В последние годы новенькие у нас появлялись нечасто. Думается мне, дело в том, что приют наш забит до отказа – ни одного свободного местечка. Слишком много малышей, а выпускник в этом году всего один.

«Взрослого?» – спросил Володя.

Конечно-конечно. Ему ведь взрослого придётся обхаживать. А коли мелюзга – можно просто отлупить, чтоб слушался.

«Не ведаю», – отозвалась Саяра. Каково же было моё удивление, когда на первом уроке нам представили не новенького… а новенькую. Девочку, может, ровесницу, а может, чуть старше. Хорошенькую, несмотря на то что уже коротко остриженную, в форменном коричневом платье… Долго-долго я не могла понять, отчего она так странно на меня глядит. И отчего сама она кажется мне смутно знакомой.

Когда кончились занятия, новенькая приютская подошла ко мне и сказала:

«Я… я Настя, – и протянула мне руку. – Я… где-то видала тебя, вот только никак не пг'ипомню…»

Я тоже всё не могла припомнить… её глаза… казались мне какими-то хорошо знакомыми. И эта её странная «р»… Теперь-то я понимаю. И всё благодаря записям. Подумать только, в приютском платье, стриженная под мальчишку, она была вовсе на себя не похожая. Взгляд обыкновенный, говорит живенько. И всё-таки я сумела разглядеть в ней полоумную богачиху с ярмарки. Смешно.

Я рада, что она здесь. Я рада, что она… никакая больше не богачиха. Обыкновенная нищенка приютская. Как я.

И косы при ней больше нет.

Как же славно!»

Крысы

– На кой вам понадобилось тащить её с собой?!

– Тащить?! – в темноте Маришка близоруко щурила глаза. – А не ты ли сам говорил, что…

– Да завалите же!

Ковальчик резко обернулась на голос, уже открывая рот, полный запретных словечек, чтобы послать Александра куда подальше… Но повисшее молчание наконец отрезвило её.

Они были не одни.

И Маришка была готова продать Нечестивым душу, лишь бы обладателем туфель с металлическими набойками, что выдавали себя остротой стука, было умертвие, упырь или какая угодно иная нечисть.

«Кто угодно, – мысленно молила она. – Только не учитель, пожалуйста, только не учитель!»

А перед глазами уже стоял – совершенно не к месту – старый приютский сарай. И Настино ручное зеркальце, прихваченное из теткиного дома, свечи, мизинец, проколотый швейной иглой… И пальцы, сцепленные в замок на груди. И мольба, беззвучно слетавшая с губ: «Только бы не учитель, пожалуйста, только не учитель!»

Всё это уже было. Было. Великое множество раз.

И в один из таких, к примеру, там, в тёмном сарае – где свеж ещё был запах задутых свечей – вжавшихся в угол девчонок обнаружил именно Яков.

Такое лучше бы и не вспоминать никогда.

Они гадали на женихов в ночь новолуния, в странно бесснежный и промозглый январь. Их было четверо: две старшие – Марья и Лукерья, и две тогда ещё младшегодки – Настя и Маришка.