– Что-то произошло, – с нажимом повторяю я.
Снейп совсем близко, его дыхание обжигает кожу; мне в голову приходит неуместная мысль, что кончик крючковатого носа вот-вот вонзится мне в плечо, и от этого хочется глупо хихикнуть. Я еле удерживаю себя от этого желания – только прикрываю глаза. И вздрагиваю: ледяной мазок пальцев оказывается неожиданным.
– Что ты чувствуешь? – ровно спрашивает Снейп, скупыми движениями повторяя контуры твари. – Больно, горячо? Жжёт?
Я прислушиваюсь к себе.
И отрицательно мотаю головой. Он выпрямляется, отворачивается от меня, начинает переставлять все эти свои флакончики, выуженные из домашней аптечки… Я смотрю на его худое бедро, обтянутое штанами, смотрю, смотрю, смотрю.
Понимание того, что значит отсутствие боли, приходит ко мне не сразу, но бьёт – наотмашь.
– О господи, сэр, это же… – я вскакиваю на ноги, едва не врезаясь в его плечо, потому что в тесной ванной слишком мало места, нервно сжимаю пальцами его локоть, кусаю губы. – Они… сэр!
Последнее выходит совсем истерично – но Снейп не разворачивается и не надавливает на мои плечи, вынуждая сесть. Я даже не дожидаюсь раздражённого окрика; он словно уходит в себя.
Только потом, спустя целую вечность, которую я не дышу, сверля напряжённым взглядом его лопатки, Снейп глухо произносит:
– Он продвигается слишком быстро.
Я не успеваю вставить слово – меня не слушают; он опирается на раковину, склоняет голову. Я вижу ряд узких выступов шейных позвонков, и мир перед глазами покачивается, как корабль на воде.
– Слишком быстро… – Снейп говорит не со мной, он не ищет мой взгляд в отражении, он прячет глаза под завесой чёрных волос. Неожиданная трусость, больно бьющая по диафрагме. – Но почему, почему? Что могло произо…
Он вдруг осекается. Выпрямляется, неловко сводя плечи. И отрывисто бросает:
– Поттер, как ты относишься к гипнозу?
И всё, что мне остаётся, – нервно рассмеяться, обхватив его за пояс, чтобы не упасть. Теперь Снейп находит в себе силы повернуться ко мне. Обхватывает моё лицо ладонями, будто собирается поцеловать, смотрит встревоженно и с необъяснимой, рвущей мне сердце горечью, гладит большими пальцами за ушами – я и не знал, что здесь моя кожа так чувствительна… А потом произносит:
– Неважно. Я просто хочу попросить тебя… довериться мне. Это тяжело, я знаю, но…
Я перебиваю его легко, обхватывая тонкие костлявые запястья пальцами и сжимая, чтобы он не смел убирать руки:
– Я доверяю вам.
Чёрные глаза расширяются. Он не ожидал. Я вижу, как он борется с изумлением, как сражается с собой за право нацепить маску равнодушия. Целую тысячу лет Снейп не отрывается от меня, лишь потом осторожно высвобождает пальцы и кивает:
– Хорошо.
И я шагаю за ним в гостиную, и падаю бесформенным кулем на диван, и закрываю глаза. Спасительный сон не приходит ко мне, есть только полуобморочная слабость, и сквозь её непомерную тяжесть я с трудом могу различить его тихие шаги. Снейп на кухне – я слышу, как скрипит, отодвигаясь, стул, как он тяжело, будто разом постарел на несколько лет, садится… Мне даже кажется, напряги я слух, и смогу уловить длинные гудки. Он кому-то звонит.
Вслушиваться в разговор у меня сил нет. Я обретаю способность приподнять голову, чтобы устроиться затылком на валике подлокотника, когда Снейп уже договаривает, и ловлю только обрывистое «Хорошо, буду ждать». В глаза словно насыпали песка. Я не знаю, чего во мне сейчас больше – желания вжаться лицом в его плечо, чтобы он гладил меня по спине, осторожно и неумело, будто ему никогда не приходилось прикасаться к кому-то, или острой необходимости побыть в одиночестве. Снейп решает за меня. Садится рядом, опускает широкую сухую ладонь на мой пылающий лоб. Непривычно мягко произносит:
– Сибилла скоро придёт. Не засыпай.
Я хочу сказать ему, что не смогу уснуть, но усталость наваливается на меня неподъёмной глыбой, и я проваливаюсь в странное подобие дремоты, переполненной отрывками кошмаров вперемешку с явью. И только его ладонь на лбу не позволяет мне забыться окончательно.
После правильной, почти уютной тишины трель дверного звонка кажется оглушительной; я рывком сажусь, ещё успевая заметить, как морщится Снейп. Он уходит открывать дверь, а я устраиваюсь поудобнее, нервничая, как девчонка на первом свидании, сцепляю пальцы…
Вошедшая в комнату женщина смотрит на меня сквозь огромные стёкла очков, делающие её похожей на стрекозу, и я совершенно бестактно выпаливаю:
– Профессор Трелони?!
– Здравствуй, мой мальчик, – похоронным тоном отвечает она, кутаясь в безразмерную цветастую шаль. И зачем-то прикасается пальцами к моему шраму – тому самому, полученному в аварии. Произносит глухо:
– Быть помеченным так рано…
Меня пугает её полубезумный взгляд, и я невольно вжимаюсь в спинку дивана, стремясь уйти от прикосновения. Но сумасшедшую старуху это не останавливает: она нависает надо мной, что-то ищет в моём лице… и безошибочно прижимается ладонью к плотному шарику, спрятанному под ворот рубашки. Меня передёргивает.
– О, мой бедный мальчик… – тихо и печально произносит Трелони. Снейп раздражённо цокает языком, перехватывает её руку, вознамерившуюся расстегнуть пуговицу на воротнике, одёргивает:
– Я позвал тебя не за этим. Мне нужно, чтобы Пот… Гарри, – и хотя он произносит моё имя с едва уловимой гримасой, необъяснимое тепло разливается в моей груди, – вспомнил, что произошло сегодня.
Трелони разом отбрасывает потусторонний тон. Выпрямляется, деловито поправляет очки, мягко произносит:
– Северус, пожалуйста, сделай мне чаю.
Он растерянно вскидывает бровь; Трелони по-птичьи склоняет голову набок и повторяет таким тоном, что по моей коже бегут мурашки:
– Чаю, Северус. Без сахара. Но ложечку положи.
Я в первый раз вижу, как он уходит, не оставив за собой последнего слова, и задаюсь вопросом: а так ли проста Трелони, как кажется на первый взгляд? Она улыбается мне по-матерински ласково, вся сотканная из замысловатых узоров и причудливых линий рун, и садится в кресло, непринуждённо поправляя шаль.
Тишина между нами становится гнетущей.
Северус раздражённо гремит чашками на кухне; я представляю, как он сердито сжимает тонкие губы, как отбрасывает упорно лезущие в лицо волосы… тепло щекочет живот.
– Странный выбор, Гарри, – говорит Трелони, и в лицо мне бросается краска. Старая кошёлка! Я неловко свожу колени, выпрямляю спину, бросаю на неё вызывающий взгляд… Сдуваюсь почти моментально – огромные глаза за стёклами очков смотрят с участием и пониманием. Трелони почти улыбается:
– Странный, но не отвратительный. И не безнадёжный.
Приходит Снейп, и я отвлекаюсь на него. Странный выбор… сутулый, с наскоро собранными в хвост волосами; две пряди уже выбились из импровизированной причёски и обрамляют худое угрюмое лицо. Он опускает на столик блюдце, на него ставит чашку. И замирает, явно не зная, куда ему податься. Трелони кивает:
– Сядь с Гарри, Северус. Ему потребуется опора.
Он садится рядом – худой и холодный, даже не смотрящий на меня, но его ладонь на долю секунды прикасается к моим волосам в успокаивающем жесте поддержки, и я прикрываю глаза. Странный выбор?
Самый правильный, профессор.
– Очень хорошо, – говорит Трелони и устраивает блюдце с чашкой на ладони, но не делает ни глотка – начинает помешивать чай простой, совсем не вычурной, очень по-снейповски аскетичной ложкой. По часовой стрелке. И смотрит на меня – я почему-то не могу отвести взгляд, хотя хочу; сил хватает лишь на неловкое дёрганье, и Снейп – горячее бедро, прижатое к моему – сжимает мою руку.
– Ты забыл что-то важное, Гарри, – её слова падают с грохотом валунов, и я готов втянуть голову в плечи, выставив перед собой руки в защитном жесте. – Я помогу тебе вспомнить, но для этого ты должен впустить меня.